– Ты можешь их снова собрать? – спросил он, давая охраннику прикурить.
– Зачем? – спросил тот, глядя на него поверх огня.
– Да так, – ответил Арцыбашев, со звонким щелчком закрывая зажигалку. – В общем, незачем. Просто я с детства мечтал иметь собственную гвардию, как Наполеон.
– Темните, Евгений Митрич, – сказал Стас.
– Допустим. Но я еще и плачу. Наличными. И еще одно, Стас…
– Да?
– Будь добр, произноси мое отчество полностью. Договорились?
Расставшись с Арцыбашевым, Юрий немного прошелся пешком.
Был конец мая – время, когда весна больше похожа на разгар лета. Столбик термометра перевалил за двадцатиградусную отметку, от нагретого асфальта пахло битумом и поднималось липкое марево, которое могло бы легко стать настоящим зноем, если бы не легкий ветерок, который дул вдоль улиц, шевеля салатовую листву, еще не успевшую потемнеть, запылиться и повиснуть жухлыми тряпочками в напоенном ароматами выхлопных газов воздухе. Машины проносились мимо, расталкивая теплый воздух и шелестя шинами по гладкому асфальту, по тротуарам текла густая, как кофейная гуща, людская река, просачиваясь в стоки подземных переходов и всасываясь в двери магазинов и станций метро. У лотков с мороженым и квасных бочек то и дело возникали водовороты, откуда-то волнами наплывал запах жареных цыплят и бастурмы.
Он свернул с Нового Арбата, предпочтя людской каше и горячему асфальту зеленую прохладу Бульварного кольца. Здесь, по крайней мере, ничто не изменилось, и даже старики с домино и шахматами остались на месте. В течение нескольких минут Юрий боролся с иллюзией того, что это те же самые люди, которые сидели здесь и пятнадцать, и двадцать лет назад. Впрочем, некоторые из них, вполне возможно, и впрямь проводили на этих скамейках не первый десяток лет. Кто-то из них мог даже помнить волосатого мальчишку Филарета, его приятеля Цыбу и девочку Алену, которые частенько гуляли здесь втроем. Цыба обожал подкрасться со спины к задумчивым шахматистам и во всю глотку гаркнуть: “Рыба!!!”, после чего все трое убегали, хохоча от избытка переполнявшей их энергии.
Юрий прогнал воспоминания. Менять что-либо было уже поздно. Время, когда можно было подкрадываться сзади к пенсионерам и выкрикивать глупости, безвозвратно миновало, и Алена жила теперь в огромной, похожей на антикварную лавку квартире с камином и своенравным чучелом рыцаря в сверкающих доспехах и каждый вечер встречала на пороге не какого-то абстрактного мужа, на которого Юрию было бы наплевать, а Цыбу – того самого, что пугал когда-то шахматистов вот в этом сквере…
Мимо, отделенный от Юрия витой чугунной решеткой и полосой низко подстриженного кустарника, проехал бронированный автомобиль с широкой зеленой полосой вдоль борта и с синей мигалкой на крыше. Филатов проводил его задумчивым взглядом. Сквозь тонированные стекла было не разглядеть сидевших внутри людей, но можно было не сомневаться, что они там есть – двое или трое, в полувоенной одежде, подпоясанные широкими офицерскими ремнями, оттянутыми потертыми кожаными кобурами. Люди, для которых деньги – просто груз, за сохранность которого они отвечают. Они умеют обращаться с оружием и имеют право открывать огонь без предупреждения. Они всегда рискуют и никогда не выигрывают, потому что ставки сделаны не ими…
Юрий слегка пожал плечами. Почему бы и нет? Что он умеет? Хорошо стрелять, довольно профессионально драться и сносно водить машину. Он умеет прыгать с парашютом, командовать взводом и, пожалуй, мог бы при необходимости справиться с ротой. Но это, как правильно заметил Цыба, извини-подвинься… С такими профессиональными навыками прямая дорога в бандиты.
Впрочем, почему же в бандиты? Юрий поискал глазами и почти сразу обнаружил на некотором удалении от себя рослую фигуру в сером, оснащенную всем необходимым: сержантскими лычками, резиновой дубинкой, наручниками, пистолетом и сонным выражением тяжелого лица. Рядом с этой фигурой обнаружилась еще одна. Фигуры курили и о чем-то лениво беседовали, время от времени длинно сплевывая в сторону. Юрий поморщился. Говорят, от любви до ненависти один шаг, точно так же, как от радости до горя. Снять с этих амбалов форму, отобрать у них дубинки – куда они пойдут? Понятно же, что не на завод и не в свой родной колхоз. Они же ни черта не умеют – только крутить руки и бить по почкам. Точно так же, как и некоторые отставные старлеи… Быть таксистом не так уж и плохо, и было бы совсем хорошо, если бы не клиенты. Юрий вспомнил некоторых своих клиентов и вздохнул. Наверное, Цыба все-таки прав. Нужно как-то устраиваться в этой жизни, и путь, который он предлагает, далеко не самый плохой из возможных. Вот только учиться совсем не тянет – ни капельки.
Юрий усмехнулся. Если бы он признался маме, что не хочет учиться, она бы его, конечно, поняла, но вряд ли одобрила. Впрочем, хочешь не хочешь, а учиться, видимо, все-таки придется – и на заочных курсах, про которые говорил Цыба, и вообще…
Он заметил, что свернул с Бульварного и шагает по Тверской только тогда, когда до дома Арцыбашева оставалось каких-то два квартала. Он миновал поворот, даже не повернув головы, и, невольно ускоряя шаг, пошел в сторону Белорусского вокзала и Ленинградки.
На углу Тверской и Оружейного его вывел из задумчивости резкий шорох тормозов и короткий гудок клаксона. Он поднял голову и увидел блестящий, как лакированная игрушка, ярко-алый спортивный автомобиль с откидным верхом. Сейчас верх был опущен, и ничто не мешало Юрию как следует рассмотреть водителя. У водителя были роскошные волосы цвета пшеничной соломы, модные солнцезащитные очки и, как дань традиции, прозрачный газовый шарф, трепетавший от порывов поднятого проносящимися мимо машинами ветра.
– Садись, – сказала Алена.
– Эх, прокачу? – с улыбкой спросил он.
– Плата по таксе, – немедленно подхватила она. – Такса – один руб.
Юрий подошел к машине, открыл дверцу и уселся на пружинистое сиденье, обтянутое светлой кожей, немного смущенно посмеиваясь. Он испытывал неловкость от того, что его практически застукали в двух шагах от места, где ему совершенно нечего было делать.
– Гуляешь? – спросила Алена. Спортивный автомобиль стремительно прыгнул вперед прямо от бровки тротуара, проскочил перекресток на желтый свет и, протиснувшись в крайний левый ряд, еще немного увеличил и без того самоубийственную скорость.
– Гуляю, – ответил Юрий, подавляя острое желание упереться обеими руками в переднюю панель и зажмуриться. Концы газового шарфа, с продуманной небрежностью обвивавшего шею Алены, трепетали во встречном потоке воздуха, как вымпела на корме эсминца. – У тебя прекрасная машина. Если ты поедешь еще быстрее, есть отличный шанс, что нас обоих похоронят прямо в ней.
Алена коротко рассмеялась. Этот смех напомнил Юрию смех из его сна, и он торопливо закурил, спрятавшись от ветра за лобовым стеклом.
– Я всегда так езжу, – сказала она. – Я тебе не рассказывала… У меня когда-то была такая игра: переходить дорогу, не глядя по сторонам и не меняя скорости ходьбы. Просто подходишь к перекрестку и идешь дальше как ни в чем не бывало. Глупо, конечно, но меня так ни разу и не переехали.
– А уши тебе ни разу не оборвали? – поинтересовался Юрий.
– Пару раз пробовали. Тогда, конечно, приходилось бросать игру и переходить на вторую космическую… Ты что, боишься? Не бойся, я хорошо вожу, да и машина послушная, новая…
Юрий открыл пепельницу и вдавил в нее сигарету. Курить на такой скорости было неудобно, ветер забивал легкие, срывал с кончика сигареты длинные искры и швырял их куда попало, в том числе и за шиворот.
– Постой, – сказал он. – Куда ты, собственно, едешь?
Они уже миновали Белорусский вокзал и теперь мчались по Ленинградскому проспекту. Впереди загорелся красный, Алена ударила по тормозам, и приземистая алая ракета, осев на нос, замерла у стоп-линий.