В городе он слыл человеком мелочным и точным.
– А помнишь, – бухгалтер, казалось бы без причины, расхохотался, – помнишь, Тимофей Иванович, как ты первого с самолетом обставил... Запамятовал, когда это было точно – в мае или июне?
Тимофей Иванович, хотя и гордился втайне этим происшествием, однако рассказывать про него во всеуслышание не любил – надоело – и поэтому обронил сухо:
– Что было, Петр Петрович, то быльем поросло.
А было так. Когда однажды позвонили из райкома, что первый секретарь задержится минут на десять, Тимофей Иванович ответил, что семеро одного не ждут, и отправил самолет точно по расписанию. Секретарь приехал как и обещал, сгоряча хотел было накричать на дотошного начальника аэропорта, но вместо этого расхохотался и махнул рукой: «Правильно, Тимофей Иванович! Нашего брата к порядку только так и приучишь!» И, пожав руку почувствовавшему себя героем Кистеневу, уехал не солоно хлебавши.
Этот случай, широко известный в городе, позволял предположить, что и на сей раз самолет отправится минута в минуту.
– А может, того... – бухгалтер с хитрецой подмигнул Тимофею Ивановичу. Он вообще не мог долго находиться в бездействии и все время суетился, двигал руками, носом-пуговкой и пухлыми, как у девочки, губами. – Может, того, не стоит тревожить начальство?
– Плохо понял тебя, Петр Петрович. – Кистенев исподлобья посмотрел на гладко выбритый, слоеный подбородок бухгалтера.
– Ну, будто и не было этого звоночка из больницы... Видишь ли, срочное задание... Отчет! – Он звонко хлопнул розовой ладошкой по портфелю.
– Что, у нас санитарной авиации в области нету, чтобы рейс задерживать! – поддакнул басом заведующий горкомхозом. – Безобразие какое-то... Лететь надо, и все!
– Вот, вот, – закивал головой бухгалтер. – Именно!
– Как это лететь?! – петушиным от напряжения голосом крикнул Саша. – Человеческая жизнь в опасности! А вы лететь!
– Расписание на транспорте, товарищ Печкин, есть закон, и нам с тобой поручено его соблюдать, – сухо оборвал Сашу Тимофей Иванович.
– Простите, – неожиданно вмешался в заговор человек в шляпе. – Не могу я узнать, кто и чем болен?
– Девчонка, одиннадцать лет. Говорят, осложнение какое-то после ...по-лио-миелита. – Тимофей Иванович по складам выговорил трудное слово.
Человек в шляпе побледнел и стал неловко, глядя куда-то поверх людей, засовывать книгу в портфель. Портфель был почти пустой, но книга туда не лезла.
– Самолет будет задержан?
– Эго как начальство распорядится, – казенным голосом ответил Тимофей Иванович, и человек так и не понял, хочет Кистенев задержать самолет или нет.
Тимофей Иванович не хотел. Он торопился домой, сегодня вечером должны были прийти гости и он мечтал их угостить свежей рыбой, а для этого надо было ехать автобусом километров пятнадцать, потом топать пешком к лесному озеру, брать у обходчика тяжелый челнок и, отталкиваясь шестом от илистого дна, передвигаться с места на место – авось, где клюнет... Автобус уходил в семь тридцать, и если самолет задержится...
– Простите, вы не сможете меня соединить с больницей, откуда вам звонили?
Тимофей Иванович искоса посмотрел на человека в шляпе.
– А вы, собственно, кто такой будете, товарищ хороший?
Человек в шляпе колебался не больше секунды.
– Доктор...
– Гм... Вот как... Ну, что ж, попробую.
Тимофей Иванович терпеливо и долго крутил ручку допотопного, похожего на ящик для писем телефона, сосредоточенно дул в микрофон, повторяя через равные промежутки времени «аллё! аллё!», пока наконец не раздался в ответ далекий, едва различимый голос.
– Действуйте, ежели что получится. Больница на проводе, – сказал Тимофей Иванович.
Доктор взял трубку, теплую от руки начальника аэропорта, и тоже начал кричать густым тенором, переспрашивая и требуя уточнений.
– Почему вы не вызвали самолет вчера?! – строго спросил доктор. Теперь он был без шляпы, и солнце освещало его седую, густую шевелюру, крупный нос и длинные, напряженные пальцы, охватившие с силой деревянную ручку трубки.
– Там у нас молодой врач. Только прошлой осенью на работу направили, – сказал инструктор райкома, словно оправдываясь.
Доктор чуть кивнул ему массивной головой, не прерывая разговора с больницей.
– Самолет необходимо задержать, – объявил он, подняв на Тимофея Ивановича серые, слегка навыкате глаза.
Тон, которым это было сказано, начальственный и не допускающий возражений, задел Тимофея Ивановича («Вот еще нашелся командир!»), и он решил поставить этого командира на место, но, встретившись с встревоженными и умными глазами доктора, остыл и лишь проворчал недовольно: