На автопилоте дошел до поста и набрав Саныча отпросился, сославшись на плохое самочувствие, у нас нередко народ уходил с ночной смены, так было и тогда, когда обнесли этот чёртов офис. Я дошел до ближайшего магазина и купил бутылку водки. Сдался ли я? Однозначно. Не было никакого желания кому-то и что-то доказывать, всё равно в глазах Машки я остаюсь дерьмом первосортным…
7
Мария
Я долго сидела смотрела на закрывшуюся за спиной Игоря дверь. Где правда? В его словах или в моей голове, в сюжетах фильмов, заезженных как старая пластинка? Как узнать? Поговорить с Ниночкой? Она в восторге от Игоря и не поверит в то, что он подлый и мерзкий, словно таракан. А если я не права и люди меняются, от детской жестокости не осталось следа и сейчас это поломанный жизнью человек, которого я обидела, возможно оборвала в его сердце какие-то ещё важные струны? Я опустила голову на руки. Как понять? Как разобраться? Так страшно верить и ошибиться. Наверное, мне было бы удобнее быть уверенной в том, что он такой, каким был в школе — глумливым и бессердечным, таким и остался, чем воспринять его как обиженного жизнью, пусть где-то и по своей вине, человека.
Где правда? Как узнать? Куда бежать? Я смотрела на сцепленные в замок руки. Почему всё так сложно? Почему никогда не ясно можно верить человеку или нет? И почему так хочется хоть кому-то верить? Жила бы себе одна одинёшенька и горя б не знала, так нет же, хочется, нужно и как всегда самую неудачную кандидатуру выбрала. Сегодня уже ничего не поймёшь и не узнаешь, я устало уставилась на бумаги, со всеми потрохами окунаясь в проект.
Через несколько часов, гору правок и годящую голову я выходила из кабинета. Хотелось посмотреть ещё раз в глаза Игоря, может я всё же вижу там не то, что есть на самом деле? А мерещится мне боль и непонимание жестокой обиды. Но его не было в холе, а на вопрос у напарника, тот посетовал, что коллега отпросился, сказавшись больным:
— вот, если Вы меня спросите, — словоохотливо начал он, видимо страстно желая посплетничать, и не раздумывая кому сообщает свои домыслы и как боком они могут выйти коллеге, — я Вам скажу, что парень не сдержался и сорвался. Да! — он кивнул своим мыслям и надкусил бутерброд с варёной колбасой.
— сорвался? — нахмурилась я.
— Да запойный он, уж поверьте мне, у меня и батя и брат такие. Когда не пьют — нормальные люди, но как крышу начинает сносить, так бегут в магазин за бутылкой, будто им в зад выстрелили. Да, — и он высказавшись равнодушно уставился в телевизор где шел какой-то сериал. Я удивленно приподняла бровь, хорошенькое дело — так нагло пялится в телек, а не бдить, что происходит или он не понял с кем говорит? Надо позвонить Санычу и сказать, что этого «внимательного» надо убирать. Я не любила сотрудников халатно относящихся к делу. Я всё понимаю, и невозможно двадцать четыре часа в сутки смотреть в монитор, куда поступает видео с камер наблюдения, но это его работа, за которую ему деньги платят.
Устроившись в машине, набрала зама по безопасности и поинтересовавшись, что это за уникум у меня на посту охраны восседает следящий не за происходящим вокруг, а за жизнью экранных героев.
— Михал Саныч я всё понимаю, но обнесут нас ещё раз, головы тебе не сносить! — шуточно погрозила я ему. И неожиданно для себя поинтересовалась, — а скажи ка мне адрес Ершова, — зам замялся, видимо размышляя на кой директору фирмы адрес охранника, но за что я любила своего зама, так это за то, что лишних вопрос он не задавал. Просто вздохнув обозначил ареал обитания Игоря, извинился за сидящего на посту и попрощался.
Мария что ты делаешь? В который раз спрашивала я себя назвав Серёге адрес Игоря. Зачем я туда еду? Продолжить ссору? Не дать напиться? Последнее было точно глупостью, уж мне ли было не знать, что если алкоголик захочет выпить, он выпьет и слушать никого не станет, но я ехала, молясь, где-то в уголке души, чтоб он уже не был мертвецки пьян.
Подъезд Игоря встретил меня не закрытой дверью со сломанным домофоном, кислым запахом испорченных продуктов, обоссаных углов и отсутствием половины лампочек, а те что были мерцали в предсмертных судорогах. Как это напоминала тот подъезд где я выросла! Меня аж озноб пробил, от неожиданного экскурса в детство.
Стараясь ничего не касаться, я поднялась на нужный мне этаж и нажала кнопку звонка, который ответственно разразился хриплой трелью, за дверью завозились, но открывать не спешили. Я позвонила ещё раз:
— кого там чёрт принёс? — раздался из-за портуна знакомый голос. Опоздала. Я слышала это по немного нечеткой речи, по шуму за дверью, хозяин квартиры идя открывать обо что-то несколько раз споткнулся и матюгнулся. Я уже хотела ретироваться, когда на пороге возник Игорь, — О! Марь Степановна пожаловала! — его тёмные глаза горели пьяным, опасным блеском, я знала этот взгляд, он не обещал ничего хорошего, так смотрел отец, когда спьяну собирался поколотить меня. Я, сжавшись, попыталась отступить, — ну куда ж ты? Заходи, раз пришла, — он больно схватил меня за запястье и втащил в квартиру, — смотри как живёт нынче бомонд! — выплюнул он.
Тёмный коридор оканчивался слабо освещённым дверным проёмом комнаты. В единственном жилом помещении стоял старый, продавленный диван, перед ним был стол, на котором, вперемешку, лежали какие-то бумаги, закуска, стояла полупустая бутылка водки и гранённый стакан. Напротив примостилась горка, времён нашего детства, с чёрно-белым телевизором типа юность. Да уж беднее обстановки я давненько не видела.
— Что Маняша, похож я на человека который ради развлечения на что-то разводит богатеньких дамочек? — он грубо толкнул меня, от чего я плюхнулась на диван, — разве что на деньги, да денег ты мне что-то не даёшь, даже в том дорогущем ресторане не предложила пополам заплатить.
Я сидела, сжавшись и боясь пошевелится, я знала, что вступать в полемику с пьяным, агрессивным мужчиной — это быть себе врагом. Что он сейчас сделает? Зачем я вообще сюда пришла? Почему хотела остановить его? Потому ли, что мне казалось, что ещё не всё потеряно, что он ещё может бросить пить… не может…я вижу, что не может, раз заливает любую мелочь водкой…
— что же ты молчишь душенька? Или ты решила мне ещё раз предложить свое тело, чтобы откупится? Сейчас я, пожалуй, не откажусь, всё же баб у меня давненько не было, — он рухнул рядом и больно схватил меня за бедро, завтра там будут синяки от его пятерни. Я сжалась, ожидая следующей грубости, только годами тренируемая выдержка не дала закрыть лицо руками, я не покажу, как сильно его боюсь. Я выдержу, а потом, потом сделаю с ним то, что надо делать с такими…
Игорь
Как же внутри всё жгло после разговора с Машкой, и это жжение не проходило, усиливалось и гнало меня вперёд, в магазин, а потом домой. Всё. Не надо больше пыжится, стараться лезть куда-то, за что-то биться. Нет на планете Земля ни единого существа, которое в меня верит, которому нужны мои успехи. Тогда зачем? Хотелось не просто напиться, хотелось наконец-то утонуть в водке, но, не смотря на это, закусь я купил, помирать на голодный желудок это не совсем то.
Придя домой я бросил еду на стол, открыл бутылку и, усевшись на колченогой табуретке, стал размышлять, почему так получилось? Почему жизнь у меня вышла такая никчёмная? За что? Так не заметно ушло пол бутылки. Сильно ли я захмелел? Ну, попробуйте влить четыреста грамм водки в восьмидесяти пяти килограммового мужика. Да, захмелел, но ещё не опьянел. Я даже не собирался притормаживать, если б не звонок в дверь. Видеть сейчас никого не хотелось, да и кто мог ко мне прийти? Только левые люди. Намерено делая вид, что чертовски пьян я проорал через дверь:
— кого там чёрт принёс? — надеясь, что только это уже отпугнёт нежданного посетителя.
А когда распахнул дверь, вся та горечь, обида, что начали слегка притупляться под действием алкоголя вновь прилили к голове, потому что в вонючем, тёмном коридоре стояла Машка. Та самая Машка, что совсем недавно лишила меня желания жить и так мне захотелось сделать ей хоть немного так же больно, как и мне, чтобы ни один я корчился в конвульсиях, чтобы она заплатила за свою чёрствость, уверенность в каких-то несуразных моих грехах, что заставили её от меня отвернуться. Я сильно схватил её за запястье, утягивая в квартиру, нет моя хорошая, просто так ты не уйдёшь! Ты мне заплатишь за ту боль, что разъедает меня, заставляет снова и снова спрашивать себя: «Зачем я родился? Кому это было нужно?»