– И что же мне делать с этим тигром?
– Перед сном концентрируйся на нем, расфокусировав взгляд, – ответила она серьезно. – Этот тигр – вход в миры Зазеркалья.
Я собрался задать следующий вопрос, но она молча указала взглядом на дверь. Я отправился спать и, с наслаждением вытянувшись под одеялом, почувствовал, что смертельно устал за этот длинный день.
На гравюре алхимик указывает на то, что старания неофита самостоятельно приступить к Великому Деланию похожи на попытку неподготовленного человека подняться без лестницы на отвесную башню. Он обречен на провал, на незамедлительное падение. Алхимик также напоминает о том, что обычная земля и земля философов имеют принципиальное различие. Неофитом здесь назван человек, стремящийся восстановить потерянное сияние души.
Несколько часов сна вернули мне бодрость. Утром, наслаждаясь ароматным кофе, я уже раздумывал, как бы построить новый день поинтересней. Поскольку Джи интересовался людьми, которые стремились к Просветлению или хотя бы утверждали, что стремятся, мне пришло в голову съездить вместе с ним к одному чудаку-философу, который покинул Питер и уехал просветляться в молдавскую деревню. Осторожно постучавшись в комнату Джи, я дождался мягкого “да” и заглянул в приоткрытую дверь. Джи, в легком льняном костюме, сидел в изголовье Феи, углубившись в чтение “Философии свободы”. Получив от него согласие на поездку за город, я удалился на работу.
Я с трудом дождался конца рабочего дня.
В пять часов вечера мы втроем сидели на блестящих сиденьях местной электрички, теснимые деревенскими жителями.
“Никто из них ни разу в жизни не задумывался о Просветлении”, – подумал я, разглядывая их озабоченные лица.
Через пару часов мы сошли на пустынной платформе, где, кроме кружащих ворон, не было никого. С трудом отыскав дом с красной черепичной крышей, весь увитый виноградом, я толкнул скрипучую калитку, и мы оказались в небольшом дворике. На нас бросился огромный черный пес, но не достал – спасла железная цепь, которой он был прикован к бетонному электрическому столбу. Навстречу вышел среднего роста человек, плотно сбитый, в старой зеленой рубахе и мятых черных штанах; на ногах его красовались начищенные до блеска хромовые сапоги. Он подозрительно покосился на моих гостей.
– Это свои люди, – сказал я ему.
Тогда он протянул широкую ладонь и представился: “Виктор”.
Он настороженно всматривался в Джи прищуренными глазами, сверля насквозь острым зрачком. Увидев Фею, он слегка смягчился, а на лице появилась сдержанная улыбка. Поцеловав даме ручку, он, галантно кланяясь, пригласил нас в просторный кирпичный дом, в гостиную, и усадил за стол, накрытый узорчатой молдавской скатертью.
Вскоре в дверях появилась симпатичная молодая женщина в длинном крепдешиновом платье. Ее черные густые волосы были собраны на затылке в косу, и при каждом движении головы коса причудливо извивалась. Она внесла на расписном блюде жареного цыпленка, аромат которого подействовал ободряюще на наши голодные желудки. За ней шла десятилетняя дочка с графином молодого молдавского вина. Мое лицо просияло в предвкушении праздника.
– Не духом единым жив человек, – произнесла мелодичным голосом хозяйка.
Она белою рукою разлила по граненым стаканам вино и села рядом с хозяином.
“Эх и отхватил же себе красотку”, – завистливо подумалось мне.
– Выпьем за нежданных гостей, – предложил Виктор и легко опрокинул стакан в жилистую глотку.
– Хорошо живешь, Витя, – произнес умильно Джи, попивая терпкое вино.
– Все это создано своими руками, – сказал Виктор назидательно. – Я это творил ради внутреннего Пути. Уехал вот из Питера, от городских соблазнов, а здесь, на воле, одна дорога – к Богу, – он налил следующий стакан и с наслаждением выпил. – Здесь я живу один на один со своей совестью. Она мне каждый день подсказывает правильное направление.
– И жена у тебя словно Елена Прекрасная, – пропела нежным голосом Фея.
– Да вот, уж такая краса ненаглядная, что как только загляжусь на нее, так все на свете и забываю, и уже она становится богом, на которого хочется молиться и оберегать от заезжих завистников.
Виктор покосился в мою сторону, и я, почувствовав вину, отвел слишком мечтательный взгляд от горячих глаз его женщины. Тут Витя ударил с размаху кулаком по столу и решительно произнес:
– Предлагаю выпить за настоящего Абсолюта, который создает вот таких замечательных женщин, которые одним видом доказывают, что Бог не зря есть.
– За твое стремление к Богу через женскую красоту, – подхватил эхом Джи.
Вино после этого тоста так легко вошло в меня, что я не заметил, как слегка опьянел. Я предложил, в качестве следующего тоста, выпить за бесконечность Нирваны.
Фея, насмешливо поглядывая в мою сторону, еле слышно добавила:
– Только сам не нанирванься, а то Земля закрутится под ногами не в ту сторону.
Но я уже ничего не слышал, ибо краем глаза неотрывно наблюдал за легким трепетом упругой груди, возвышавшейся над туго стянутой талией Елены. “Еще немного – и я упаду перед ней на колени”, – подумал я.
Но тут громко залаял дворовый пес. Я вдруг вспомнил себя. Резко спохватившись, я припомнил, что давно хотел узнать у Джи о том, каким образом можно погрузиться во внутренний мир. Набравшись смелости, я наконец спросил его об этом. Джи подозрительно осмотрел мою, видимо, не очень трезвую физиономию и, нахмурившись, произнес:
– Начни с работы над собой.
– Что значит – работать над собой?
– Вряд ли сейчас тебе можно это объяснить, ибо ты находишься не в том состоянии, чтобы получить ответ. Но я попробую хоть что-то сказать по этому поводу.
Работа над собой является длительным и сложным процессом, под наблюдением специалиста в этой области, то есть Мастера.
– Разве я сам не могу быть для себя Мастером?
– Нет, не можешь, ибо не знаешь направления Пути.
– Могу ли я узнать это из книг?
– Кое-что – да, но вряд ли сможешь применить, – ответил он и улыбнулся моему замешательству.
– Вы хотите сказать, что я глуп?
– Это и так понятно, – засмеялась Фея и добавила:
– Любая информация, которая имеется в твоем распоряжении, – это лишь некая ментальная схема минувших событий, а реальная жизнь является совершенно другой.
– Не совсем понятно, – заметил я.
Джи достал из кармана потертую карту Москвы и протянул ее мне. Я повертел ее в руках, не понимая, что с ней делать; мне показалось, он подтрунивает надо мной, с этой картой, но я из уважения развернул ее.
– Что же ты там видишь? – спросил заинтересованно он.
– Обычную схему Москвы, – не понимая, к чему он клонит, ответил я.
– Вот и отлично. А как ты думаешь, есть ли какое-то сходство между картой и настоящей Москвой?
– Карта – это всего лишь бумажная схема, а Москва реальна.
– Ну, теперь-то ты понимаешь? – насмешливо спросил он.
– А что я должен понять?
Он посмотрел в окно на голубое небо, по которому величественно плыли многослойные вечерние облака, дав мне возможность почувствовать мою глупость, и произнес:
– То, что написано в книгах о Пути, имеет такое же отношение к реальности, как эта карта к городу.
Такого заключения я не ждал – его логика вывела меня из состояния сонного отупения.
Он наблюдал, как нечто внутри меня бесповоротно разрушалось, как мне было трудно расставаться со своими любимыми иллюзиями. Я столько лет жил в них и привык к ним, как к красивым обоям, прикрывающим неведомую реальность.
– Эх уж эта работа над собой, заведет она вас неизвестно куда, – сумрачно проговорил Виктор и выпил стакан вина.
Его голова неуклюже опустилась на руки, небрежно раскинувшиеся по столу, и вскоре раздался глухой прерывистый храп. Я понял, что он никогда не пойдет с нами, ибо его душа храпела по-мирскому.