Ветролёт сел. Джи скормил дрону сумму, которой в Олд-Йорке хватило бы на двойной облёт вокруг Манхэттена, и, откинув колпак, выбрался наружу.
Он стоял на платформе, сжатой с обеих сторон стенами пятиэтажек. Решётчатый металл платформы давно проржавел и на каждое движение отзывался унылыми стонами. От этой импровизированной посадочной площадки тянулись четыре узких мостика, исчезающих в тёмных стенных проёмах. Сверху заунывно сыпался мелкий дождь.
За спиной скрипнуло, и Джи обернулся.
По одному из мостиков к нему двигалась тоненькая фигурка в просторном полосатом плаще из клеёнки. Ветер дул ей в спину, развевая полы, глубже надвигая капюшон – соломенно-жёлтый с вороново-чёрным.
Резкий порыв высек из глаз досадливые слёзы, и сердце пропустило удар – мир размылся, оставив невозможное видение тонкой фигуры с двуцветными волосами, парящее в косых струях дождя... Мир сдвинулся, двоясь, пошёл зыбью; мир зазвучал старинным бассадансом, выбил стаккато пульса по жестяным крышам, и в дрожании воды проступили серые пристальные глаза – медленный взмах ресниц, белый овал лица, узкий обруч диадемы на лбу. Мир вздрогнул – и раскололся на золотое и чёрное...
Джи сморгнул.
Фигура застыла напротив. Приподнятые скулы, цепочки капель на оливковых щеках. Из-под капюшона блеснуло прищуренно-вишнёвым.
Джи шагнул навстречу китаянке. Внутри разлился холод.
... Изящные прорези глаз над чёрным шарфом. Запах лимона, обрывки платья над босыми ногами, лакированная заколка в гладких волосах. Сброшенный на пол халат.
Маленькая ладонь на рукояти «бульдога».
– Здравствуй, Ю, – тихо сказал Джи.
***
Мостик, переброшенный над пропастью между двумя домами, опасно кренился. Решётчатый настил стонал и скрипел; через каждые два шага на тощих перилах попадались привинченные жестяные круги с криво намалёванными парами чёрно-красных силуэтов.
Настил упирался в стену с темнеющим в ней арочным проёмом. Идущая впереди Ю нырнула в чёрное жерло, где тут же засиял рассеянный мягкий свет.
Шагая следом за китаянкой, Джи рассматривал длинный коридор, в который выходило множество разномастных дверей. Стены коридора оказались не менее пёстрыми – неяркий луч диодного фонаря выхватывал из полумрака то лист фанеры, то составленные друг на друга деревянные чурбаки, то аккуратно подогнанные ряды пластиковых контейнеров, заполненных чем-то тёмным и замазанных краской. Над головой мелькало небо. Редкие капли врывались в потолочные прорехи, звонко шлёпаясь вниз.
– Напоминает Подземный город, – вслух подумал Джи.
Голос гулко прокатился в тесном пространстве. Ю, убежавшая вперёд, вздрогнула – свет её фонаря заколебался, запрыгал по стенам – и торопливо повернула обратно, подняв лампу повыше.
– Ни к чему, – Джи кивнул на белое пятно света.
– А я и забыла, – по лицу китаянки пробежала едва заметная тень, – ладно, если у меня вдруг сгорят все фонари, будешь моими глазами.
Джи пожал плечами. Сквозь дырявую крышу проникало достаточно отблесков от маячков дронов и ветролётов, чтобы не натыкаться на стены. Всё вокруг виделось серым, будто с выкрученной на минимум цветностью, но вполне отчётливо. И не слышалось ни звука – кроме падающих капель.
– Здесь вообще кто-то есть? – спросил Джи, нагоняя китаянку.
– Мы не высовываемся лишний раз, – плечи под несоразмерным плащом приподнялись и опустились, – народ зависает в вирте. Не у всех есть средства на импланты дополненной реальности. А любоваться местными красотами мало кому хочется.
– Почему ты живёшь в этом... здесь?
– В этом отстойнике, ты хочешь сказать? – Ю улыбнулась одними губами, – это называется дермитник. И тут все так живут. Строим из того, что попадается. Каждый метр на счету.
– Это легально? – Джи постучал костяшками пальцев по куску жести, ловко встроенному в общую мозаику стены.
– Нет, – Ю остановилась, повернулась к нему. В мертвенном сиянии диодов её лицо казалось призрачным. – Нелегально. Как и вирт, наркота, личные майнинг-фермы и чёртова туча всего ещё. Индусов в аэропорту видел? Тоже нелегально. Но, знаешь, эти рамки применимы, только когда есть с чем сравнивать. А если почти сто процентов населения подпадают под уголовные статьи с высшей мерой, понятие легитимности утрачивает смысл. Сейчас только четыре часа отведено на управленческие вопросы, остальное машинное время тратится на военку. Раньше было иначе. Но после Войны двух сетей здесь саморегулируемый хаос. И это не наша вина. Если долго и планомерно доводить людей до крайней точки, рано или поздно любые запреты перестают действовать. Любые, даже самые страшные, кнуты перестают пугать. Поверь мне, я это хорошо знаю. Бесполезно штрафовать тех, у кого в кармане ни цента... – Ю прислонилась к двери, ссутулилась, сунув руки в карманы, – нас пытались давить. Тяньбай программировала охранные дроны... Но даже её тупые компьютерные мозги быстро просекли, что нельзя взять и пересажать всю страну. Она не смягчила правила – просто пустила всё на самотёк. И, знаешь, это оказалось правильным решением. Система саморегулируется. Мы ограничиваем сами себя. Нельзя строить слишком высокий дермитник – его сорвёт ветром... Так и здесь. Ведь нам нужно только место где спать и что-то пожрать. И если никто не пытается мешать нам обустраивать собственные логова – взамен мы становимся куда как покладистее. Намного покладистее, чем после побоев.