Дебора Петерсон рассказала репортеру, как ее разыскал Рэндольф Бликер и уговорил ее на этот план. Она поверхностно знала Бликера по своей прежней работе в адвокатской конторе, и, кстати, он никогда не был ей симпатичен. Поскольку сейчас она как мать-одиночка настоятельно нуждается в деньгах, она поддалась на его уговоры. Бликер свел ее с Лино, чтобы обсудить с ними детали их якобы романа, а потом обнародовал свою сфабрикованную сенсацию.
Как выяснилось, на самом деле Эндрю Петерсон и правда был плодом скоротечной интрижки, после окончания которой мать больше ничего не слышала об отце ребенка. Вначале после рождения Эндрю она надеялась сама справиться с его воспитанием и из гордости не говорила, кто отец ребенка. А когда ее сбережения подошли к концу, она обратилась к Рэндольфу Бликеру, чтобы он разыскал отца и высудил алименты. Бликер его действительно разыскал: бывший водитель грузовой фуры после разбойничьего нападения лежал в неврологической клинике и обладал интеллектом разве что цветной капусты. Ужас и зачарованность мешались в лице молодой женщины, когда она рассказывала о том, как адвокат придумал использовать эту ситуацию для своего плана: он намеревался тайно взять от коматозного настоящего отца ребенка пробы волос и ткани и сохранять их в глубокой заморозке, чтобы потом подменить те пробы, которые будут взяты у Лино для ожидаемого генетического сравнительного теста. Каким образом он собирался незаметно осуществить эту подмену, он ей не сказал.
Обе эти авантюрные истории окончательно вытеснили с первых страниц газет вирус эболы, который в центральноафриканском городе Киквит вызвал разложение внутренних органов у тысяч людей. К явному восторгу репортеров, помимо всего прочего, зачинщик коварного плана, адвокат Рэндольф Бликер, он же Рэнди, бесследно исчез. Его квартира в Филадельфии была найдена пустой, и съемочная группа, прибывшая одновременно с полицией в его жалкую контору, смогла снять лишь недоуменную секретаршу, которая понятия не имела, куда девался ее работодатель.
«Роллс-Ройс» покинул имение Вакки в половине восьмого утра, с тщательно закрытыми занавесками на задних окнах. Преследуемый целым кортежем машин, помеченных логотипами телевизионных компаний и информационных агентств, величественный автомобиль скользил с почти бесшумно работающим мотором через деревни и поселки. Когда незадолго до Флоренции он свернул на автостраду в сторону Рима, появились два вертолета и присоединились к конвою с воздуха. Начиная с десяти часов восточного времени США поездку «Роллс-Ройса» в сторону Рима показывали в прямом эфире CNN.
Никто не обратил внимания на фургончик, который, как обычно, в пять часов утра въехал через задние ворота имения, чтобы, как каждое утро, выгрузить несколько коробок с чистым бельем и погрузить несколько мешков с грязным. Так же незаметно он потом снова уехал, сделал остановку в деревне у прачечной, где открылись его задние дверцы и оттуда выгрузили мешки, чтобы Джону Фонтанелли и семейству Вакки стало внутри фургончика просторнее. Патрон, воспользовавшись остановкой, пересел на пассажирское место, Марко сел за руль, и они, благодарно помахав молодому водителю прачечной, понеслись прочь так, будто речь шла о получении квалификации для участия в Формуле-1. Дороги в это время были еще пусты, так что до автострады они добрались даже раньше, чем рассчитывали, но и там движение оказалось вполне сносным. Эдуардо, который разработал этот план, довольно ухмылялся. Они проведут передачу состояния еще до того, как в Рим прибудут первые журналисты.
Когда они ехали по Риму, Джон приник к окну и смотрел наружу. На него, всю жизнь воспринимавшего Эмпайр Стейт Билдинг как античное строение, по-настоящему старые здания в центре Флоренции произвели глубокое впечатление. Но Рим – Рим был просто… монументальным. Бог свидетель, он внезапно понял, почему Рим называют Вечным городом. Каждый перекресток позволял ему на секунду заглянуть в бездну прошлого, о существовании которого он даже не подозревал. И как только люди могут сигналить перед лицом этих величественных зданий? Как водители могут перегонять друг друга в этом городе, где время остановилось? Он не мог насмотреться и почти сожалел, когда они внезапно свернули с улицы и въехали через темную арку во двор министерства финансов Республики Италии.
Стальные ворота сомкнулись за ними. Появились люди в форме с рациями и автоматами, с каменными лицами следя за тем, как они выбираются из фургона, и затем в грозном молчании провели их по узкой, невзрачной лестнице наверх. Некрашеные, ржавые стальные двери с несколькими замками раскрылись перед ними и снова со скрежетом закрылись. Их шаги гулко отдавались в голых коридорах, напоминавших скорее тюрьму, чем министерство. Древний лифт поднимал только четверых, пришлось разбиться на группы.
– Наружу потом будем выходить более пристойным путем, – шепнул ему Эдуардо. Видно было, что он напряжен.
Наверху они вошли в широкую дверь, за которой лежали ковры, на стенах висели картины, потолки были украшены фресками и росписями. Открылись огромные двери, и они вступили в небольшой зал с расписными стенами, великолепие которых просто убивало. Из-за множества ангелов с золочеными крыльями и обилия розовых кустов они не сразу заметили людей, ожидавших их прихода.
– Синьор Фантоцци, министр финансов. Синьор Бернардини, заместитель министра внутренних дел. Синьор Нунцио Тафале, нотариус.
Джон пожимал им руки и уверял, что ему очень приятно познакомиться с ними, тем более в такой ранний час.
Все последние дни, с того момента, как стало ясно, что это произойдет, Джон спрашивал себя, как это будет. Он представлял себе торжественный акт, и теперь было заметно, как все действительно стараются придать моменту величественность. Но Джон чувствовал только удары своего сердца, и все в нем сосредоточилось на том, чтобы не сделать какой-нибудь ошибки, не сказать какую-нибудь глупость, не испортить всю эту торжественность. Такое было с ним, когда он сдавал экзамены по вождению: он потом не мог вспомнить, сколько времени это длилось, часы или дни, где он ехал, где парковался. Было абсолютное затмение памяти, стресс. То же самое здесь – но почему? Ведь он не сдавал экзамен, эти люди явились для того, чтобы передать ему триллион долларов, и ничто не могло отвратить их от этого намерения, разве что он сам вскочил бы и заявил свое несогласие.
Началось с замминистра внутренних дел, который положил перед ним формуляр, уже заполненный, и нечто похожее на договор, с красной перевязью и настоящей сургучной печатью, на оба документа набросились Вакки, изучая их буква за буквой, прежде чем согласно кивнули ему, что он может их подписать. И Джон покорно подписал. Его итальянского с трудом хватало на газеты, перед юридическими формулировками он капитулировал. Не будь рядом с ним Вакки, ему можно было бы сейчас продать стиральную машину – и он бы этого не заметил.
Замминистра улыбнулся, скорее вежливо, чем непринужденно, и вручил ему новый паспорт, целиком готовый, с фото и его подписью, заламинированный от подделки. Его потрепанный старый американский паспорт ему пришлось отдать. Замминистра схватил этот паспорт, как добычу; Джон мимоходом спросил себя, что же он собирается с ним делать. Разве на нем не написано «Собственность Соединенных Штатов Америки»?
Опять рукопожатия. Поздравления. Теперь он итальянец, снова гражданин страны, из которой когда-то бежал его дед. Замминистра ободряюще улыбнулся ему, будто хотел заверить, что не так уж все плохо, но министр финансов улыбался значительно увереннее.
Когда все руки были пожаты и им налили кофе, слово взял нотариус. При этом он достал лист и зачитывал написанное так, будто в зале невидимо парит слепой бог, и ничто не сможет осуществиться, не коснувшись прежде его слуха.
«Рим, 16 мая 1995 года. Перед удостоверяющим нотариусом Нунцио Тафале по делу о передаче состояния Джакомо Фонтанелли предстали: Джон Сальваторе Фонтанелли, гражданин Италии, рожденный 07.09.1967 в Нью-Йорке; Кристофоро Вакки, гражданин Италии, рожденный…»