– Письма. – Только теперь он заметил, что все столы были завалены письмами.
– С того дня, как твое имя появилось в газетах, – объяснил Эдуардо, – нас забросали письмами. Тысячи писем, адресованные тебе или нашей конторе, каждый день. Грубо говоря, есть три вида писем. Во-первых, брачные предложения. – Он указал на несколько стоящих рядом белых коробок, на которых черным фломастером было криво нарисовано сердце. – Они собраны здесь. Сотни женщин всех возрастов, которые хотят выйти за тебя замуж. Фотографиями, которые они присылают, можно полностью обеспечить порножурнал. Во-вторых, письма-угрозы. – Он поднял черную коробку, на которой красовалась наклейка с черепом и костями, какими обозначают бутылки с ядом. – Угрозы убийства, похищения, угрозы сделать что-нибудь твоей семье, полный набор психопатических штучек. Мы каждый день переправляем их в полицию. Интерпол уже, наверное, создал отдельное подразделение, которое занимается только тобой. И, в-третьих, – он показал на коробки, помеченные знаком доллара, их были целые ряды, целые полки и штабеля, невероятное количество, – просительные письма.
– Просительные?
– Люди, единственному ребенку которых требуется неотложная операция, а оплатить ее они не могут. Люди, которые потеряли в пожаре свой дом и имущество и не были застрахованы. Безработные матери-одиночки, которые не знают, как прокормить ребенка. Мужчины, которые из-за несчастного случая потеряли работоспособность и не получают пенсии. – Джон увидел, что коробки рассортированы по разным категориям дополнительными буквами. До этого Эдуардо указывал на коробки с пометкой $$-А, теперь он ткнул пальцем в коробку, помеченную $$-В. – Бизнесмены, которые стоят на пороге банкротства и больше не могут получить в банке кредит. Изобретатели, которым нужны деньги, чтобы довести свои разработки до промышленного внедрения, и которые сулят тебе долю в будущей фантастической прибыли. Землевладельцы, которые предлагают тебе участки, на которых якобы предполагаются залежи нефти. Или золота. Или платины. Или урана. Но больше всего писем, – Эдуардо подвел его к коробкам с пометкой $$-С, которых было больше, чем всех остальных, вместе взятых, – приходят от благотворительных организаций со всего мира. Здесь представлены все. Помощь слепым. Кормление бедных. Армия спасения. Проекты в африканских деревнях. Библейские миссии. Спасение бездомных детей. UNICEF. Хлеб для мира. Помощь голодающим. Помощь беременным. Поддержка военных могил. Социальная помощь освобожденным из заключения. Уход за раковыми детьми. Акция честной торговли с третьим миром. Помощь от СПИДа. От болезни Альцгеймера. Помощь от наркомании. Борьба с туберкулезом. Культивирование международных городов-побратимов. И, не упустить бы, общество сохранения ретороманского языка.
– Общество сохранения ретороманского языка? – эхом повторил Джон, глупо таращаясь на колонны коробок и ящиков, заполненных письмами.
– Это настоящий бизнес, – мрачно сказал Эдуардо, – с этим ничего не поделаешь. У вас в США это называется «воздвижение фондов». Есть специальные курсы, там учат писать такие письма, есть консультанты по «воздвижению фондов» для терпящих нужду организаций, все, что душе угодно.
Джон наугад снял крышку с одной из коробок и взял верхнее письмо: многостраничное, с приложением проспекта. Речь шла о поддержании многообразия видов и защите природы, его просили участвовать с двухзначным миллионным вкладом в защитном проекте южных районов Амазонки. Для начала.
Эдуардо глянул ему через плечо.
– Защитники животных! – радостно прогудел он. – Это самые неуемные.
Джон попытался привести в порядок свои мысли. Тысячи писем, невероятно.
– А если мне напишет кто-то из моих знакомых? Ведь письмо затеряется во всей этой массе?
– Вот для этого и предназначен наш список, – Эдуардо указал на листки, которые Джон все еще держал в руках. – Письмо, которое придет от любого из этих отправителей, будет переправлено тебе.
– Но пока никто не написал, – пропела синьора Ванцетти.
– Нет, сегодня как раз что-то пришло! – синьора Муччини повернулась и достала из красной коробки голубой конверт: – Вот.
Письмо было из Нью-Джерси, из колледжа Хопкинса. Джон вскрыл конверт и пробежал письмо глазами.
– Полная ахинея. – Его хотели из уважения удостоить аттестатом и устроить в его честь большой праздник. Джон покачал головой и сунул письмо вместе со списком в карман. Когда они вышли из пристройки, он чувствовал себя так, будто по нему проехался паровой каток.
После ужина Кристофоро Вакки поднялся, как обычно, но, проходя мимо Джона, снова положил руку ему на плечо, как тогда, вечность назад, в Нью-Йорке, слегка нагнулся и сказал:
– Я должен вам кое-что сказать, Джон: когда вы переедете в свой собственный дом и станете жить своим умом, вы останетесь желанным гостем в нашем доме. В любое время, Джон, что бы ни случилось. Пожалуйста, никогда не забывайте об этом.
Джон растерянно поднял голову, заглянул в усталые глаза со зрачками, похожими на пропасть, и пообещал это. Патрон кивнул со знающей улыбкой, еще раз сжал его плечо и вышел.
Альберто удалился спать следующим.
– Я буду просто рад, если вы будете нас навещать, – сказал он и довольно подмигнул: – Ведь это недалеко, с вашим-то «Феррари»… И коль уж я пережил исполнение нашей задачи, мне хотелось бы знать, как дело сложится дальше, если вы понимаете, что я имею в виду.
Потом они сидели вчетвером на террасе, освещенной лишь звездами и несколькими свечами, защищенными от ветра, – Джон, Эдуардо и его родители. Жена Грегорио рассказывала веселые истории из жизни школы – разумеется, в деревне всем уже было известно, какую роль сыграли Вакки в накоплении состояния Фонтанелли, и если в младших классах пытались понять, что такое триллион, то в старших – что такое проценты и сложные проценты.
– Набралось уже с десяток детей, – с улыбкой рассказывала она, – которые решили положить на книжку свои карманные деньги и завещать их своим потомкам в двадцать пятом веке. Я думаю, теперь мы будем спокойны за будущее.
Грегорио убирал растрепанные пряди волос со лба столько же раз, сколько морской ветер снова их раздувал.
– Еще кое-что, касающееся дела, Джон, – сказал он со всей серьезностью. Его жена обнимала его, пощипывала ему рубашку и ухо, явно стараясь поскорее заманить в постель. – Ведь вам и в дальнейшем понадобятся адвокаты, и я хотел сказать вам, что мы всегда к вашим услугам. Мой отец этого не упомянул, но у нас, помимо ваших предков и вас, всегда были и другие клиенты. Не потому, что мы нуждались в деньгах, а чтобы оставаться в форме, соответствовать всем новейшим уложениям, быть настоящими адвокатами, которые понадобятся богатейшему человеку мира.
Джон готовно кивнул.
– Естественно. Не вопрос.
– Хорошо, – довольно сказал Грегорио. Потом они оба попрощались. Джон видел, как Грегорио за дверью целует свою жену – со страстью, какую в нем трудно было предположить, потом их удаляющиеся фигуры скрылись в темноте дома.
Эдуардо отпил из своего бокала и тихо засмеялся.
– Не беспокойся. Я пока не ухожу, и я не собираюсь обливать тебя елейными прощальными словами. В отрепетированной очередности, как тогда в Нью-Йорке, мы говорим только после основательной подготовки.
– Вы что, тогда действительно готовились?
– Еще бы, как в театре, могу тебе признаться. Но как бы ты поступил на нашем месте, если бы молодой парень умер на твоих глазах от сердечного приступа только потому, что получил в наследство несколько миллионов. – Эдуардо пожал плечами. – Это случилось в присутствии моего отца, в нотариате, где он проходил стажировку. Давняя история.
Они подвинули два стула к балюстраде, чтобы можно было положить на нее ноги и смотреть на море, поставили рядом столик для бокалов, бутылку вина и свечи. С моря дул теплый ветер, в темноте звенели цикады, и они блаженствовали.
– Честно говоря, – признался Джон через некоторое время, поскольку правда в вине, – я понятия не имею, что мне делать. Даже не с прорицанием, а вообще. Ну, перееду на эту виллу, пробегусь по всем комнатам, посмотрю на них, а потом? Что я буду делать потом? Как я буду проводить свои дни, если спросить совсем уж банально? Я хочу сказать, не могу же я все время только покупать.