Дракон силен и могуч… но его нет вне этого внутреннего мира. Погаснут тысячи искр — и сними вместе, в густой смоле темноты растворится Зверь. Канет в небытие. Снова станет НИЧЕМ.
«Моя!» — тщетно рычит ящер — «Не смей ее трогать!»
Но сознание человека вязнет в густом янтаре морозного крыжовника, будто погружаясь в вековую смолу и каменея в нем. Окутывается плотным коконом твердеющего льда. К нему не пробиться. Его теперь не тронуть.
Киран все еще отмечал агонию беседующего зверя. Его ярость, злость, его попытки забрать себе контроль. Но теперь его клокочущая ненависть никак не влияла на человека. И вообще ничто не влияло. Не могло вывести из себя, разозлить… Не могло и успокоить.
Аромат крыжовника заполнил изнутри, будто заливая собой все полости и ниши. Отрезая от внешнего и внутреннего. Не разрешая воздействие ни извне, ни исподволь. Оставляя только то, что было с ним вот миг, когда он сделал свой судьбоносный глоток.
Минуту король пытался прийти в себя, с удивлением ровняя дыхание и ощущая… нет, не тягучий ледяной покой. Злобу. Жгучую, колкую, обжигающую. Ту самую, которую он глотнул вместе с терпким ароматом. Запертую теперь вместе с ним в эту густую каплю Небесной воды, так и замершую ледяной ягодой где-то в пищеводе.
«Ненавижу…тварь…» — отголосками последних мыслей билась в его горле горькая ярость, со скрипом стекая с зубов и сотрясая мелкой судорогой напряженные чресла — «Пойти и наказать… заставить… ощутить…»
Король тщетно пытался прокашляться, выгнав из горла колом застрявший там лед. Дыхание, сбитое лютой ненавистью, выходило из-за сжатых губ рывками и свистом, не давая сделать вдох побольше.
— Пойти… — едва дыша от злости, прошипел Киран.
— Так идите, — мягко шепнула принцесса, с удовольствием осматривая перекошенное ненавистью лицо мужчины — Все, что Вы сами решите. Ваше решение теперь важнее всего: голоса разума, мольбы страждущих… Только Вы и Ваше внутреннее убеждение.
И король резко встал, скрипнув тяжелым стулом.
Глава 40
— Гад! Сволочь какая! Урод! — скрипя зубами, заметалась я по спальне, едва за моей спиной закрылась дверь, одномоментно превратившая мои уютные покои в тюрьму — Чтоб тебе споткнуться и череп проломить! Чтоб тебя трижды по полу размазало!
В груди клокотала ярость, застилающая глаза белесой пеленой.
— Придурок! Козел!
А как пел! Как ухаживал! В памяти услужливо всплывали картинки наших с ним недолгих встреч. Его теплые руки, мягкий хриплый голос, ртутно-серые глаза, жгущие не хуже расплавленной стали…
Полководец, ради меня перешагнувший через свою брутальную гордость и весело отплясавший полноценный тверк с обнаженкой. Король, в одиночестве бросившийся за мной в портал и ночующий в сыром лесу на голой земле. Мужчина… предавший меня ради сомнительной надежды занять чужой трон!
Минуты лениво текли по полу в след за скользящим лучом закатного солнца, отмеряя первые полчаса и начиная следующие… А я все не могла остыть.
Зато ужин как раз участливо стыл на столике, заблаговременно доставленный в мою уютную камеру со всеми удобствами. И когда только все успели? Не иначе, как свидетелей моего позора в хозяйском крыле было куда больше, чем на первый взгляд казалось.
— Скотина… — простонала я, опадая в кресло и пряча пылающее стыдом лицо в ладонях.
Получается, чуть ли не весь Нетленный теперь потешается надо мной!
Глупая Лунная леди, самонадеянно приехавшая на Игры. Идиотка, возомнившая себя достойной интереса короля. Посмешище Дернии. Не удивлюсь, если уже все королевство… да что королевство, еще и вся Империя смакует и пересказывает из уст в уста эту развеселую историю.
— Ненавижу! — взвыла я, снова вскакивая к кровати и швыряя подушку в дверь.
Только к моему вящему удивлению, ударилась она не о гладкое дерево, а о недоброе лицо так скрупулезно костимого мной на все лады индивидуума.
Я невольно охнула и отшатнулась, прижав ладонь к горлу.
Его Величество хладнокровно застыл в проеме, гордо проигнорировав скользнувший с его груди предмет.
Дверь за его спиной мягко хлопнула.
Холодный, какой-то неподвижный взгляд его серых глаз медленно прошелся по моей фигуре от кончиков туфель до испуганного лица и остановился там, стекая на жесткие губы недоброй, хищной усмешкой.