Выбрать главу

Киран помнил, как едва ли даже осознал донесение, недовольно отмахнувшись от вестника и, жадно осушив графин воды, снова покинул шатер, чтобы быть готовым к бою.

Лишь почти неделю спустя, когда столица Стасии обреченно распахнула ворота перед победителями, Киран нашел время вникнуть в полное отчаянной мольбы письмо, в котором канцлер коленопреклоненно умолял его вернуться в Дернию и по всем правилам принять престол, дабы не провоцировать волнений.

Эта чертова процедура отняла у него три недели драгоценного времени и едва не стала тогда причиной феерического разноса дернийских войск пред Мрачными горами. Благо он вернулся вовремя, успев — таки короноваться и спешно оставить Никая в качестве регента.

«На всякий случай» — как внушал ему канцлер, трепетно прислоняя королевскую печать к только что подписанному указу. И это было логично. Король, ведущий за собой войско конечно же мог быть в любой момент пленен, или убит. Де-факто, одно это стало бы символом поражения в войне. Разве можно было это допустить? Однако, ставя размашистую подпись под указом, Киран вряд ли даже мельком допускал мысль о своей смерти.

Что-ж, тем показательнее был удар судьбы по носу, пришедший в виде совершенно неучтенного фактора — этого крылатого сопляка с чертовым Кинжалом Семи Ветров…

Киран снова хмыкнул. Как же кстати оказался тот, весьма своевременно подписанный им указ о регентстве Никая!

Один удар — и принц, лишенный огня, надежды на обретение дракона и, как следствие, надежды на престол, обрел все, о чем не мог даже мечтать!

Время дает сердцу успокоиться, а разуму проснуться. И сейчас Киран был готов признать, что брат куда лучше него самого оказался подготовлен к управлению мирным государством. Что-ж… на то воля небес. Как хороший полководец, он умел побеждать так же хорошо, как и признавать поражение. В конце концов, важно лишь процветание королевства. И Дерния однозначно выиграла, потеряв его, как короля.

Но сегодня Никай забрал не только его трон, корону и единственный смысл его жизни.

Будто желая унизить его еще больше, он за каким-то чертом забрал эту идиотскую розу. Ломаный, увядший цветок, с демонстративным пренебрежением сплюнутый в его тарелку.

Никому не интересный символ неуважения…

Но отчего-то тому чужому, не знакомому пока зверю, крепко спящему в его немом, безмолвном сердце на цветок было вовсе не наплевать. Ему был нужен этот гребенный колючий стебель с уставшими лепестками. Странный, непонятный знак ее внимания. Единственное материальное подтверждение ее пусть негативного, но интереса. Доказательство взгляда, подаренного лишь ему одному.

— Далась тебе эта роза, — прохрипел Киран, с грустной усмешкой наблюдая, как капает на дубовый паркет кровь с пораненной руки.

«Моя…» — неожиданно, незнакомым сиплым басом пронеслось в голове и следом за этим в грудь, изнутри ударило ментальное горячее тело.

Мужчина ахнул от боли, резко прижимая испачканную кровью ладонь к распахнутому белоснежному камзолу, замирая в неловкой позе и не смея поверить собственным чувствам. Знакомым. Драгоценным. Забытым...

— Т… твоя… — очень медленно и аккуратно прошептал он, медленно выдыхая и ярко вспоминая первое обретение зверя, осторожное знакомство с выбравшем его сердце крылатым ящером — Твоя…

«Моя…» — уже спокойнее пробурчал огонь и завозился, перебивая дыхание человека и нещадно топчась мощными ментальными ногами по стонущему от боли безмолвному органу — «Дай…»

— Верну… — оглаживая спящего дракона голосом, пообещал Киран — Верну твое. Только просыпайся.

«Забери. Она наша. Ради нее можно… проснуться…» — недовольно, сквозь сон буркнул голос, вновь погружающегося в небытие зверя.

... Еще час спустя король уверенным шагом вышел из кабинета. Его лицо было совершенно спокойно. Плечи развернуты, а походка легкой и стремительной. И если бы не искрящиеся скрытым восторгом глаза, да испорченный камзол на литой груди, никто не заподозрил бы в нем никаких изменений.

Но глаза горели фанатичным блеском идущего к своей цели человека, а распахнутый, некогда белоснежный камзол был безвозвратно залит кровью, когда монарх резко и бесцеремонно распахнул двери в личные покои брата.