Рядом с ним со вздохом осел сугроб снега, мостом соединивший два гнезда: его подточила струйка талой воды. Снег таял быстро, и струйка превращалась в ручеек. Сугроб на глазах у Форбэша обвалился в полудюжине мест. Потоки создавали настоящее наводнение. Он заметил, что стоящие неподалеку пингвины тревожно поглядывают по сторонам и себе под ноги, и догадался, что вода начала заливать их гнезда. Как и буран, потоп невозможно было предотвратить. Его нужно было перетерпеть. Несколько птиц, селившихся в сырых лощинах, похоже, строили новые гнезда там, где повыше, чтобы перенести туда яйца. Другие пингвины оставляли свои гнезда, затем, помедлив, прыгали на еще не успевший растаять снег и отправлялись к морю.
Как быстро все это происходит, подумал он. Неожиданно и беспощадно. Поморники набрасывались на яйца, пытаясь утащить их, но если после нескольких свирепых ударов по скорлупе они убеждались, что плод внутри слишком велик и его нельзя высосать, оставляли их на месте. Некоторые пингвины, несмотря на то что вода доходила до лап и почти заливала яйца, стоически продолжали сидеть в своих гнездах. "Благослови вас бог, проговорил Форбэш. - Вот так и нужно. Стойте на своем".
А Старшот приближался. Он медленно, но верно шел по усыпанной галькой голой равнине, держа путь к озеру Пони, и время от времени поглядывал в сторону колонии своими добрыми немигающими глазами. Форбэш вышел ему навстречу и остановился, поджидая друга у границ Озерной колонии возле столба с прибитой им доской.
- С Рождеством! - произнес Стар.
- Тебя тоже. Не возражаешь? Только с которым, сегодняшним или вчерашним? Привез бутылки?
- Ага.
- А пиво?
- И пиво тоже.
Старшот снял с саней тюк, сел на камень и достал трубку.
- А перевязочные пакеты?
- Тоже.
- А пакеты от ожогов?
- И их привез.
- Ах ты, мой красав [так]. Хорошо добрался?
- Ничего. Неплохо.
- Ты, наверно, голоден, как волк?
- Да не очень. Но супу бы отведал.
- Как дела на базе?
- Ничего. В порядке. Рад, что вырвался ненадолго.
- Почту мне привез?
- Да, кое-что привез.
- Как собаки?
- Неплохие псы. Спасибо.
- Время-то сейчас неудобное.
- Да я бы не сказал. Ледоход, похоже, нынче задерживается.
- Задерживается? Не может быть. Пингвиньей колонии пришлось худо.
- Вот как? А в чем дело?
- Птицы не могут добраться до моря. Они все это время голодали. Теперь, правда, стало полегче. По моим расчетам, возле острова Бофорт начинается чистая вода.
- Так оно и есть. Пожалуй, не стоит отвязывать собак, верно? А то еще загрызут пару-другую пингвинов.
- Ох, уже эти мне собаки! Послушай, Стар, если ты отпустишь хоть одну собаку, я ей перережу глотку. Я ее прикончу. Стар. Псы. Ты их лучше убери отсюда. Уведи куда-нибудь подальше.
- Да нет, это хорошие псы, Дик.
- Хорошие, говоришь? Сам знаешь, какие они хорошие. Понесутся, как сумасшедшие, и давай убивать кого попало. Будь они неладны!
- Успокойся, никого они не тронут, Дик. На, закури. Присядь.
- Хорошо. Спасибо. У нас тут настоящий потоп. Некоторые птицы бросают свои гнезда.
- Гм, гм. Дело плохо.
- Еще бы. А поморники в нынешнем сезоне просто свирепствуют, Стар. Ты только погляди на них. До моря-то этим тварям добираться далеко. Дела были очень плохие.
- Я так и думал, Дик, что не слишком хорошие.
- Пингвины целыми пачками покидают гнезда. Подумать только. В этом году яиц в три раза меньше по сравнению с прошлым годом. А будет еще меньше. Ты только погляди. Посмотри на этого поморника. Он даже не в состоянии сожрать яйцо. Плод слишком велик, а поморники не умеют пользоваться лапами, вернее, они ими по какой-то причине не пользуются. Я хочу сказать, что, когда клюв у них занят, они не могут хвататься лапами за какие-либо предметы. Так что поморник попросту бросит это яйцо, если найдет что-нибудь полегче. Понятно, что тебе сказано? Мне хочется стрелять в этих тварей!
- Это просто живые существа, Дик. Мне кажется, они даже красивы.
- Вообще-то да... Не знаю даже... Черт возьми, Стар, а ведь я должен знать. Ведь, в конце концов, я биолог.
- Конечно, ты биолог.
- Проклятье! Еще один прилетел. Это стервятники нарочно летают так низко. И камнем в них не попадешь. Слишком уж они быстры.
- Так будет и впредь, Дик. И не один сезон. Ты лучше меня это знаешь. Ничего не поделаешь. Закон природы.
- Да. И все-таки я ничего не знаю.
- Пошли, приготовим чего-нибудь пожевать.
- Да, пожалуй. Самое стоящее дело. И, понимаешь, Стар, ты ничем тут не поможешь. Они продолжают и продолжают умирать. Ты уже думаешь, что и умирать-то некому, а они все равно умирают. И до чего же тяжело становится жить. А этот запах. Я знаю, что это просто гуано, и в то же время оно отдает чем-то совсем иным. Запах этот душит тебя.
- Верно. Запах ужасный. Ну, пошли. Давай, поедим.
- Ладно. Только, боюсь, у меня слишком грязно. Не успел прибраться.
- Какие пустяки.
- Рама вылетела. Кое-что там поломано. Так что ты уж меня извини.
- Наверно, во время пурги? Видно, наделала она тут бед. Тебе здорово достается, Дик.
- Да ничего, со мной все в порядке.
Старшот ничего не сказал насчет хижины. Он, видно, вообще ничего не заметил. Просто зажег примус, вскипятил чайник, фальшиво мурлыча себе что-то под нос. Форбэш тоже оказался не очень разговорчивым. Напившись чаю, он улегся на койку. Потом Старшот обошел комнату, собрал все жестянки и бутылки, сброшенные с полок, очистил их от снега и поставил на место. Он приклеил к портрету короля Эдуарда VII и королевы Александры кусок липкого пластыря и прицепил его на стену, потом отряхнул от снега старые спальные мешки из оленьего меха, стряхнул снег со старых носков и штанов Шеклтона. Он смахнул снег с балок и подоконников, с печи, котелков и остатков шеклтоновского тостера. Он подмел засыпанный снегом пол возле угла, отгороженного Форбэшем для себя. Но тот ничего этого не слышал: он спал. Потом привел в порядок книги и бумаги Форбэша, вымел снег с полок и буфета. Вычистил хорошенько то, что осталось от бутылочного ксилофона, и аккуратно убрал в сторону уцелевшую колбу, некогда принадлежавшую профессору Т. Эджуорту Дэвиду, смел весь снег и мусор в кучу возле двери, а потом, погрузив в старую картонную коробку, вытащил во двор. Затем пошел к саням, распаковал свой тюк и начал разгружать всякую всячину: бутылки, стаканы, бинты и перевязочные пакеты, почту, рождественский кекс, сигареты, спиртные напитки (чего тут только не было: виски, вино), замороженный трюфель в тарелке из фольги, рождественский пудинг, завернутый в мешок, три упитанных утки, большой желтый круг сыра, мороженые устрицы, зеленый горошек, бобы, клубнику и крохотную елку. Когда жаркое было готово, он, растолкав Форбэша, позвал его к столу.
- Жратва готова, Дик. Жратва на столе.
- Только избавь меня от своих американизмов.
- Тогда наваливайся на еду.
- Извини меня. Черт подери, да ты и прибраться успел. Извини, Стар.
- Ладно, хлебай свой суп и заткнись.
- А откуда у тебя елочка?
- Из Крайстчерча прислали целую ель. Вот я и отхватил кусочек для нас.
- Подарков нет. Это хорошо. Похоже на мое варево, только вкус другой. Чем ты занимался все это время?
- Работал с собаками да бродил по шельфу, в основном занимался триангуляционными съемками. Так себе работенка. Я делал съемочные станции и устанавливал динамометры. Видишь ли, в следующем сезоне мы снова сможем их проверить и тогда выясним величину сдвига шельфа.
- Почта! Где же моя почта?
- Да вот она. У тебя перед носом.
- Ну конечно же! Послушай. Почему бы нам на пару дней не прокатиться на ту сторону Пролива? А? Давай смотаемся отсюда на время.
- О'кей.
- Тогда поедем в сочельник. Черт подери! Что это, интересно, спрятала туда мать? Она никогда не умела делать пакеты. Пляжное полотенце! Ну и ну! Она, видно, думает, что я собираюсь тут купаться. Ты знаешь, профсоюз новозеландских рабочих почти три года преследует меня за неуплату членских взносов. И все никак не отстанут. А кому-то взбрело в голову, что я вскоре отправляюсь в свадебное путешествие. Наприсылали разных проспектов с видами уютных коттеджей и уединенных пляжей. Как тут не заскрипеть зубами! Дело ясное. Стоит лишь приехать сюда, как о тебе все вспоминают, не так ли. Теперь насчет Барбары. Ты ведь ничего не знаешь о Барбаре?