Спрятав дипломат, я понял, что все равно не усну; оставаться же наедине с мыслями о туманном будущем не хотелось. Надев примеченный в гараже заляпанный красками комбинезон, я появился в огороде перед хозяином и предложил свою помощь.
— Не спится? — усмехнулся он. — Ну-ну.
Не рискуя доверить мне распределение дерьма по огороду, молча вынес из сарая пару пустых ржавых ведер, совковую лопату и популярно объяснил, куда и как следует перетаскивать мокрый уголь от ворот. Все оставшееся до вечера время я провел за этим бездумным занятием.
Банька оказалась на славу. Не помню, где и когда я парился с таким удовольствием в последний раз. Напившись чаю и выкурив в беседке девятую сигарету из пачки, я отправился на чердак. До возвращения Валерии оставалось два часа…
Музыка закончилась. Слышно было, как Хобот и Валерия о чем-то переговариваются. «С ним вы можете быть откровенны», — сказала она перед отъездом. Явный намек на то, чтобы я поведал ему «дипломатическую» историю. Значит, она вернулась, рассчитывая, что он все обо мне знает и поможет выпутаться, а заодно не даст пропасть своей добродетельной подруге. Мне же рассказывать о своих приключениях и не представилось случая, и не хотелось. Не то чтобы я уткнулся в неприступную стену его характера, а просто последовал проверенному принципу: «если можешь не говорить — не говори».
Я мог. Поэтому не сказал.
В эти два часа мне снился все тот же сон: засада на подмосковной даче, мама, Танька, Мишка… Только снег теперь падал не на огороженную территорию, а наружу. Они оставались там, в по-летнему освещенном солнцем дворе, а меня заметало, заметало теплым, розовым, каким-то синтетическим на ощупь снегом, и нагловатый голос капитана Рахимова требовательно вызывал по рации: «Стольник!.. Стольник!.. Не спи, падло, замерзнешь на х…!»
Рахимова я не любил ни во сне, ни наяву. Все знали, что он чей-то ставленник. Поговаривали, что корни его зарыты глубоко в министерстве, что он чуть ли не побочный отпрыск самого… Те, кто был рангом повыше и помудрее, отмалчивались, не без оснований полагая, что Рахимов носит форму не своего ведомства. Я же был в ту пору молодым, горячим, начитавшимся Чейза и Юлиана Семенова, а потому, не задумываясь о последствиях, рубил сплеча направо и налево, одержимый искренним стремлением навести в своем доме порядок. После пресловутой засады, когда я взял бежавшего бандита, наши с Рахимовым отношения обострились. Моя интуиция подсказывала, что Рахимов дал ему бежать нарочно. Вообще такие дела у нас практиковались по сговору с преступником («Знаешь, паря, что тебе светит по статье 77 УК РСФСР за бандитизм?.. То-то. Хочешь уцелеть — слушай меня внимательно…») или — если матерый не шел на компромисс — его «упускали» при задержании, а после всем штатом повисали на «хвосте». Чаще всего трюк удавался, и ничего не подозревающий беглец поставлял на лесоповал свежие кадры. Иногда через таких удавалось внедрить в группировки своих сотрудников. Но, так или иначе, подобные операции санкционировались свыше и проводились в рамках законности (по крайней мере, во избежание накладок предупреждались все участники операции). В случае же с рахимовским «третьим» ни Квадрат (то есть следователь Немчинский), ни оперы, ни районный прокурор ни о чем не знали, и когда капитан, покрывшийся пунцовыми пятнами, налетел на меня («Сопляк!.. А если бы он тебя?! Молокосос!.. Да я тебя за самоуправство!..»), в его отеческую заботу о молодом сотруднике никто не поверил. Поскольку это никого не касалось впрямую, все скоро забыли о случившемся. Все, кроме меня. Ожидавший поощрения за самостоятельно принятое решение, обеспечившее успешное завершение операции, решительность действий при задержании особо опасного… (что и имело место в действительности), я затаил на Рахимова зло.
Факт за фактом мне удалось собрать косвенные доказательства того, что «третий» бежал с согласия Рахимова за обещанный куш. Однако дыма без огня не бывает: во время своего расследования я где-то наследил, и слушок о моем интересе дошел до Рахимова через его людей. Почти год длилось наше противостояние. Каждый раз, когда я попадал к нему в подчинение, я оказывался на скамейке запасных игроков или вовсе отстранялся от операций под разными предлогами. Не скажу, что все оперы у нас носят под пиджаками черные пояса таэквондо. В одной из переделок погиб Толик Михайлов, а окажись на его месте я — со мной бы такого не случилось: я выбиваю «перышки» вместе с суставами из любого положения. И эту смерть я мысленно повесил на моего недруга.
Квадрат без особых затруднений, со снисходительной ухмылочкой одно за другим отверг все мои доказательства, назвав их домыслами, подтасовкой, измышлениями, а меня, как будущего юриста, пристыдил за незнание УПК. И все же я остался убежденным в своей правоте! И еще в том, что Квадрат по каким-то неведомым мне причинам не хочет связываться с Рахимовым, а то и попросту боится его.
Вскоре на смену четырем маленьким звездочкам на погонах Рахимова пришла одна большая. И пусть для кого-то это было свидетельством его соответствия занимаемой должности — я по-прежнему видел в его успехах укрепление в органах мафиозных структур и хотел его разоблачить во что бы то ни стало. Даже УПК, к удивлению преподавателей, сдал на «отлично»! Обида, нанесенная Рахимовым вместо поздравления с удачным дебютом, не утихала, и пусть нехорошая, недостойная, но жажда нанести ответный удар превратилась в навязчивую идею. То, что сержант в этой истории выступал против майора, опер-бегунок — против зама УГРО РОВД, меня не пугало: ведь и дети не прощают взрослым обид, несмотря на свое бессилие и отсутствие самостоятельности.
«Стольник!.. Стольник!.. Не спи, падло, замерзнешь на х..!» — он и теперь, спустя годы, являлся ко мне в снах и не давал покоя.
Вот что бывает, когда попранное достоинство остается неотмщенным.
Валерия заиграла что-то незнакомое из классики. В серьезной музыке я не был силен, но, кажется, впервые проникся ею. Нужно было вставать и спускаться вниз — не отлеживаться же всю жизнь на чердаке. Интересно, что ей удалось узнать в гостинице?.. Я нащупал смятые джинсы на стопке огнеупорных кирпичей, оставшихся, видимо, после ремонта трубы, вывернул брючины. Что-то металлически звякнуло о дощатый пол. Пришлось чиркнуть зажигалкой… У ножки топчана лежал маленький ключ из желтого металла с шестигранной головкой, про который я совсем забыл! Я поднес свой трофей из 609-го номера гостиницы «Ленинградская» ближе к пламени… Он оказался ключом от автомобиля; мало того, на головке у отверстия стоял фирменный знак «VWW». «Фолькс-вагенверк»! Это уже кое-что. Все-таки есть во Вселенной сверхъестественная сила, подсказавшая мне прихватить этот ключик с собой.
Никто никогда не поверит в мою непричастность к убийству до тех пор, пока на мне висит похищенный кем-то чемодан, а сам я пребываю невольным свидетелем скрытой войны за него. Из этого лабиринта только один выход: превратиться из мишени в охотника и добыть неопровержимые доказательства своей невиновности. То есть представить в качестве таковых:
1. Убийцу.
2. Владельца (похитителя) «дипломата».
3. Того и другого, вместе взятых (или одного, если они в одном лице).
То, что этот путь к спасению был для меня единственным, я понял еще в гостинице, но только сейчас, кажется, появилась зацепка, способная превратить утопию в реальность. Какую службу способен сослужить мне этот маленький ключик, я представлял еще смутно, но тем не менее ощутил уверенность в движениях и мыслях. Дождавшись последней музыкальной фразы, чтобы не прерывать своим появлением прекрасной мелодии, я спустился в гостиную.
Увиденное поразило меня: за роялем сидел… Хобот! Валерия у стола перебирала какие-то ноты из папки, держа в одной руке высокий фужер с желтым вином. Заметив меня, улыбнулась:
— С добрым утром!
Не могу сказать, что на лице хозяина появилась приветливая улыбка — скорее наоборот: бросив в мою сторону ничего не выражающий взгляд, он отошел к столу и стал наполнять вином из графина пустые фужеры.