— Говорят, они людоеды, — вставил слово кто-то из-за спин столпившихся у провала беглецов. — Человечину очень даже уважают.
— Верно, — кивнул авторитет. — Людей жрут за милую душу. Живьем.
— Свистишь, — недоверчиво протянул уголовник. — Басни это все…
— Хорошо, пусть басни. Ты иди — проверь. А потом нам расскажешь.
— Если будет чем! — хохотнул кто-то.
— Но и не мутанты самое страшное, что ждет впереди, — продолжал Копченый. — Там — радиация. Мы сейчас тут топчемся, а нас пронизывает насквозь. А дальше будет еще больше радиации, потому что там когда-то была столица, и бомбили ее нешуточно. Так что, чем быстрее мы спустимся под землю, тем меньше потом у нас всех будет проблем со здоровьем. Поняли, ханурики?! — повысил он голос.
Толпа безмолвствовала. Было слышно, как кто-то чешет в заросшем затылке.
— Хорошо! — объявил предводитель, отлично понимая смущение подопечных. — Объявляю привал. Оправьтесь, перекусите…
Последнее было встречено гулом одобрения — какой же поход на природу без пикника!
— …попрощайтесь с белым светом — не скоро вы его увидите снова. А некоторые — никогда! Но там, — Копченый ткнул пальцем в зев провала, чернеющий между ветками колючего кустарника, — все равно лучше, чем там, — рука указала в сторону покинутого лагеря. — Там — стенка или петля, могила в любом случае, а темные туннели обычно выводят на свет. Что вас больше привлекает: жизнь без просвета или свет в конце туннеля?
Рой, наконец, смог разглядеть беглецов получше. Обычные каторжники, такие же, как он. Кто-то постарше, посолиднее, кто-то — нет… Ботало, радуясь обилию слушателей, снова завел обычную свою бодягу про женский пол и сразу же завоевал благодарность аудитории — посыпались шуточки, подколки, разные «а вот у меня было…». Горбатый насыщался по обыкновению угрюмо, не глядя на остальных. Авторитеты собрались в сторонке, лениво перебрасываясь негромкими, непонятными фразами — все познания Гаала в «блатном» жаргоне бледнели перед «ботаньем» знатоков, кажущимся непосвященному иностранным языком. Интендант, блестя линзами очков, ел торопливо, постоянно озираясь по сторонам, будто опасаясь, что еду у него вот-вот отнимут. Он отощал, выглядел на двадцать лет старше, чем тогда, в поезде, — чувствовалось, что лагерная жизнь встретила его очень и очень неласково. Нельзя сказать, что Рой сочувствовал вору, наживавшемуся на чужом несчастье, но при виде этой карикатуры на человека у него в душе шевельнулось что-то вроде жалости. Кому-кому, а интенданту дальнейшее пребывание в лагере было равносильно смертному приговору.
И вдруг взгляд молодого человека споткнулся на совершенно не вписывающейся в общую картину фигуре: худой — позвонки выпирают сквозь ткань комбинезона на спине — длиннолицый мужчина с крючковатым носом при еде пользовался не ножом или ложкой, как остальные, а неким гибридом вилки и шпателя, выструганным из дерева. Будто ощутив взгляд Роя, он оглянулся и уставился на него странного разреза глазами. Незнакомец был лыс, как колено, только вдоль щек пушились рыжие бакенбарды.
— Съем твою печень, — гортанно квакнул лысый и снова вернулся к еде.
— Он тоже тебя любит, — улыбнулся Копченый, почему-то не разделивший компанию авторитетов, а присевший рядом с Роем; улыбка на темном уродливом лице казалась противоестественной, как если бы вдруг улыбнулся глиняный горский идол — Знакомься, Капрал, это Туурлан, мой ручной айкр. Туурлан, этого юношу зовут Рой Гаал Пожмите друг другу руки, детки, вам отныне играть в одной песочнице.
Глядя исподлобья, островитянин протянул Рою узкую ледяную ладонь. Кожа его была влажной, словно у утопленника, и Рой ощутил мгновенную гадливость, как если бы ему пришлось взять в руки мерзкую жабу. Хотелось вытереть руку после этого рукопожатия, а еще лучше — вымыть с мылом или протереть спиртом Казалось, что в оскверненной коже уже зазудели, зашевелились зародыши бородавок. Молодой человек понимал, что все это — предубеждение, впитанное с детства, психическая трансформация газетных статей и рассказов взрослых, рисующих жителей Островной Империи безжалостными головорезами, чуждыми всему человеческому.
Разглядывая в газетах и журналах фото смазанных кровавых следов, оставленных «оранжевой заразой» на многострадальной земле Метрополии, Рой раньше и не представлял островитян иначе, чем уродливыми осклизлыми земноводными с бородавчатой оранжевой шкурой, выползающими из моря. У них в школе, у двери в спортзал, висел плакат, на котором был изображен черный орел-гвардеец с очень маленькой головой и могучими мышцами, смело отстригающий гигантскими ножницами голову гнусному оранжевому змею, высунувшемуся из моря. На лезвиях ножниц было, помнится, написано: на одном — «Боевая Гвардия», на другом — «Наша славная армия». Кровожадный морской змей не раз потом являлся к впечатлительному парнишке во сне, высовывая из-под кровати то когтистую перепончатую лапу, то зубастую голову с такими же, как у бритоголового, глазами…