– Слушай, а какое тебе до этого дело?! – Он наступил на больное место. – Тебя-то почему это так заботит?
Он не знал, что на это ответить. Как объяснить то, чего сам до конца не понимаешь?
– Мне просто любопытно, почему люди поступают так, а не иначе.
– Господи, все вы, музыканты, одним мирром мазаны. Тебя так интересует моя история, потому что из нее может получиться песенка.
В ее обвинении была некоторая доля правды, и это его задело.
– Если ты когда-нибудь узнаешь себя в одной из моих песен, можешь смело подавать в суд, я разрешаю.
Она присела на ограду, взглянула на него, чуть улыбнулась уголками рта. Ее ярость была как молния – внезапная, но короткая.
– У тебя, кроме фургона, ничего нет. Если я его отсужу, тебе негде будет жить.
– Я главным образом беспокоюсь о своей запасной футболке.
– Мои претензии этим не ограничатся. Я стою дороже, – возмутилась она.
– О да! – Ему нравилось, что она не идет на попятный. – Любой человек, собирающийся плодиться и размножаться, стоит по крайней мере в два раза дороже обычного.
– Это ты верно заметил, – кивнула она.
– Можешь пользоваться этой формулировкой по мере необходимости, – великодушно разрешил он.
– Ух ты, прямо вот так совершенно бесплатно?
– Ну, взамен разрешения написать про тебя песню, – усмехнулся он.
– Ты всегда добиваешься того, что хочешь? Коул задумался над ее вопросом:
– Есть люди, которые так считают.
– А ты с ними не согласен?
– Наверное, нет.
– Наверное? – спросила она, устраиваясь на ограде поудобнее.
Он колебался, размышляя.
– В последнее время все мои трудности были в основном связаны с тем, что я никак не мог решить, чего именно хочу.
– Такой роскоши я теперь себе позволить не могу.
Ее слова прозвучали так неожиданно, что Коул вздрогнул. Неужели он настолько зациклился на себе самом? Если положить на одну чашу весов ее проблемы, а на другую – его, результат будет настолько не в его пользу, что просто смешно.
– Мне очень жаль.
– А мне – нет. Уже не жаль. Отболело. – Она слезла с ограды. – Мне здесь, конечно, очень нравится, но, если мы немедленно не тронемся в путь, обратно по горам придется ехать в темноте.
Коул помог ей залезть в машину, закрыл за ней дверцу, сел за руль. Холли уже рылась в пакете с ленчем.
– Проголодалась?
– В последнее время есть хочется постоянно.
– Ты что, собираешься есть на ходу? Дорога очень крутая, трясет.
– Ну, один бананчик.
Он включил зажигание, подождал, пока завелся мотор.
– Предупреждаю, я не знаю, где смогу остановиться в следующий раз.
– Мне стало гораздо лучше, – успокоила она его.
Коул, проверив, нет ли сзади машин, выехал на дорогу.
– Лучше, чем как? – буркнул он себе под нос.
– Я все слышу, – раздалось сзади.
Через десять минут им все-таки пришлось остановиться. Холли стояла над обрывом, уцепившись рукой за куст лавра, а Коул держал ее за плечи. Под мышкой у него был рулон с бумажными полотенцами. В нескольких метрах от них сидел свиристель и с любопытством наблюдал за происходящим.
Коулу уже не раз приходилось стоять рядом с людьми, которых рвало, и это не вызывало у него отвращения. Рэнди столько лет пил, что Коул ко всему привык.
Холли медленно выпрямилась.
– Ничего не хочу слышать! – сказала она предостерегающе и протянула руку.
Коул оторвал кусок от рулона и дал ей.
– Ты так и не рассказала мне, какие, собственно, чувства испытывают беременные.
Она окинула его убийственным взглядом.
– Это удивительное, ни с чем не сравнимое состояние. Разве ты не видишь?
Коул улыбнулся, обнял ее за плечи и повел обратно к фургону.
– Пожалуй, к этой теме мы вернемся позже. Когда они опять проезжали лавровую рощу на обратном пути, солнце уже клонилось к закату. Коул ехал медленно, надеясь, что так фургон не рассыплется на кусочки под тяжестью груза.
Холли загружала его, словно собирала головоломку. Она вкладывала одно в другое, подгоняла коробки по размеру, и набила фургон доверху. То, что не поместилось, она отставила в сторонку – может, кому пригодится.
– А ты придумала, куда мы все это денем дома? – спросил Коул.
Холли сладко зевнула и ответила:
– Сложим в гараж. А потом я все просмотрю, сделаю ценники и устрою распродажу.
– И сколько ты собираешься выручить? – Мебель в основном была подержанная, купленная на тех самых гаражных распродажах и блошиных рынках, все остальное – из дешевых магазинов. В картонных коробках лежали хозяйственные мелочи для кухни и ванной.
– Я рассчитываю сотен на пять, но буду рада и половине.
Рэнди такие суммы носил в кармане на мелкие расходы. Одна рубашка Фрэнка и то стоила дороже. А Белинда...
– Для меня это месячная плата за стол и жилье, – сказал он.
– Только не за этот месяц. То, что ты сделал сегодня, стоит не меньше недели проживания.
Коул быстро провел в уме необходимые расчеты. Они выехали из Мэривилла в пять утра. Он взглянул на часы. Почти девять. Если повезет, доберутся до дома к полуночи. Еще час на разгрузку, получается двадцать часов. Если считать по пять долларов в час, получается больше недельной платы. Если бы он мог указать на ошибку в расчетах, не боясь показаться скрягой, он бы обязательно поддразнил ее.
И тут Холли, словно прочитав его мысли, сказала:
– Наверное, даже две недели.
– Как скажешь.
– Я это не из великодушия, – сказала она таким тоном, которым обычно делают важные сообщения. – Мне просто нравится, что ты рядом. Пожалуй, даже слишком нравится.
Он улыбнулся, легко и весело.
– И ты думаешь, что, пока стол и кров оплачены вперед, я не уеду?
– Приблизительно так.
Он наклонился к ней и пожал ее ладошку.
– Ты мне тоже очень нравишься.
Она некоторое время молчала, а потом сказала серьезно:
– Наверное, мне был нужен друг. Я не понимала этого, пока ты не появился.
Как же ему хотелось попросить Рэнди перевести ему деньги, которые так нужны Холли. Она могла бы перестать работать, перестать волноваться о том, сумеет ли оплатить счета, купила бы все, что нужно ей и ребенку, и провела бы оставшуюся часть беременности спокойно. Это было бы прекрасно.
Но он знал наверняка, что шансов всучить Холли не заработанные ею деньги у него нет. Точно так же он никогда не смог бы уговорить ее отдать ребенка на усыновление, чтобы жизнь его сложилась удачно. Скажи он об этом, и их дружба распалась бы немедленно.
Когда-нибудь – он очень боялся, что это случится раньше, чем их дружба окрепнет, – ему придется рассказать ей, кто он такой. Фрэнк и Джэнет не могут бесконечно сдерживать репортеров. Когда весть о его исчезновении дойдет до их ушей, ему придется либо мчаться назад и исправлять положение, либо навсегда забыть о своей карьере.
На следующем повороте Коул притормозил и съехал с шоссе.
– Ты когда-нибудь видела такую красоту? – спросил он Холли.
В проеме между деревьями сияло садившееся за горизонт огненно-красное солнце. Туман, лежавший на склонах гор, походил на пепел в остывшем камине. Ближайший холм светился ярко-оранжевым, соседний отливал медью, следующий – золотом. Леса на дальних склонах были изумрудно-зелеными, и воздух звенел от пения птиц.
– Я так давно не смотрела на закат, – призналась Холли.
– Почему? – Он спросил не просто так, ему действительно хотелось знать.
– Я была так занята...
– Не может быть, что дело только в этом, – настаивал он. – Много ли времени нужно, чтобы полюбоваться на закат?
Она сосредоточенно нахмурилась:
– Не знаю. Может быть, и не хотела смотреть.
– Почему?
– Есть вещи, на которые хорошо смотреть вдвоем.
Коул, ни слова больше не говоря, вылез и достал одеяло, которым был накрыт журнальный столик.
Холли высунулась в окошко, чтобы получше рассмотреть, что это он там делает.
– Пора тебе снова посмотреть на закат, – сказал он, распахивая дверцу с ее стороны. – Твоему будущему ребенку будет только лучше, если мама станет обращать побольше внимания на такие вещи. – Сунув одеяло под мышку, он протянул ей руку. Они сошли с шоссе и вышли на лужайку.