– На телеграфе посылки не принимают, Коул.
– Тогда Бадди передаст ее через службу доставки.
– Тебе что, действительно так понравился этот парень?
– У меня есть ощущение, что из него непременно выйдет толк, – ответил Коул.
Вот теперь разговор был действительно закончен. Коул повесил трубку, но не успел убрать руку, как телефон зазвонил снова.
– Алло!
– Нил, это Холли. Я уже полчаса не могу до тебя дозвониться.
– Да болтал тут с одним приятелем. Он просил приехать, а я сказал, что сейчас у меня не получится. Так, слово за слово, разговор затянулся. А почему ты звонишь? Что-нибудь случилось? – Коул болтал, размышляя про себя, как бы оправдать перед Холли неожиданное возникновение крупной, по ее мнению, суммы денег.
Она не ответила на его вопрос, а спросила сама:
– Что ты сейчас делаешь?
– Я?
– Впрочем, неважно. Я хочу, чтобы ты приехал сюда как можно скорее. И захвати гитару.
– Зачем? – спросил он осторожно.
– Я только что узнала, что Лерой уволил певца, который здесь работал. Честно говоря, он совершенно прав. На его месте я бы давно это сделала. В общем, я сказала, что мой приятель потрясающе играет и очень нуждается в работе. Я сказала, что ты и петь умеешь. Умеешь?
– Немного, – ответил он. – Холли, не думаю, что это такая уж замечательная идея.
– Господи, да это же может оказаться тем шансом, который ты ищешь.
– Хочешь сказать, что люди из музыкального бизнеса заглядывают к вам в ресторанчик? – В это верилось с трудом, но, с другой стороны, Мэривилл находится по дороге на крупнейшие курорты.
– Нет, публика здесь в основном местная, – призналась она. – Но это не значит, что ничего другого произойти не может. Не забывай, удача приходит к тем, кто ее ждет и использует каждую возможность.
Коул чуть не расхохотался.
– Где это ты нахваталась таких выражений?
– Так всегда говорил менеджер Троя. Он из тех, у кого на каждый случай заготовлена какая-нибудь общая фразочка. Впрочем, неважно. Все равно это верно.
– Я так давно не выступал перед публикой, Холли. Сомневаюсь, что...
– Слушай, не морочь голову! Я слышала, ты отлично играешь. Да и публики будет не так уж и много.
Он пытался разыгрывать стеснение, сколько мог. Продолжать в том же духе нельзя, это будет выглядеть подозрительно.
– Приеду, как только смогу.
– Имей в виду, тебе ставят ужин, а чаевые, если будут, все твои.
– Классно! – ответил он.
– Ну, я же говорила тебе, что все наладится. – Праздновать победу рано. Я еще не получил эту работу. – Коул положил трубку и вздохнул. Вот это номер! Но делать нечего, надо идти.
Ресторан «Всемирно известное барбекю Лероя» находился напротив огромного магазина «Футхиллс-Молл», торгового центра города. Коул припарковал машину. По спине пробежал знакомый холодок. Мысль о том, что его посетил страх перед выступлением, была такой абсурдной, что он от нее просто отмахнулся.
Холли, наверное, ждала его, потому что встретила его у самого входа, взяла за руку и повела между столиками. Наконец она остановилась и показала на небольшую эстраду, возвышавшуюся всего на полметра.
– Вон там.
На эстраде стояли табурет, кадка с искусственной пальмой, банка для чаевых и микрофон. Свет на эстраду лился с потолка.
– А где Лерой?
– У себя в кабинете.
– Он там будет проводить прослушивание? Она усмехнулась:
– Никакого прослушивания не будет. Ты уже получил работу. Лерой сказал, что, раз мне нравится, как ты играешь, то понравится и ему.
Ну и положеньице. Что теперь делать? Уйти и заставить Холли объяснять Лерою его странное поведение? Или подняться на эстраду и играть? А как быть, когда узнают его голос, а потом и его самого?
– Что-нибудь не так? – обиженно спросила Холли. – Я думала, ты обрадуешься возможности подзаработать.
У него от волнения подвело живот.
– Я так давно не выступал.
– Сыграй что-нибудь из того, что ты играл тогда во дворе, и все будет отлично. Публика здесь самая непритязательная.
Он оглядел зал. Только за двумя столами сидели семьи, за всеми остальными – парочки, большинство – до тридцати пяти, люди поколения, знающего и любящего «новое кантри». Наверняка они пришли в ресторан не только поесть, но и музыку послушать. У Коула бешено забилось сердце.
Холли положила ему руку на плечо.
– Нил!
И тогда он понял, что с ним.
– Просто невероятно! – пробурчал себе под нос.
– Что? – спросила Холли.
– Даже не думал, что со мной это снова может случиться. Боязнь сцены.
– Всего-то?
– Это было так давно, что я и забыл.
Она обернулась, взглянула в сторону кухни и подтолкнула его к эстраде.
– Начнешь играть, и все пройдет.
Но он не хотел, чтобы это проходило. Волнение, вернувшееся к нему, говорило о том, что он жив, что все по-прежнему. Он провел пальцем по ладони. Она была влажной. Потом Коул взглянул на Холли и улыбнулся. Она даже не представляла себе, какой сделала ему подарок.
Теперь его не остановит даже опасность быть узнанным.
– Спасибо, – сказал он просто. Она снова подтолкнула его в спину.
– Благодарить будешь потом, Нил. Мне надо работать.
Он вдруг наклонился и чмокнул ее в щеку.
Она дотронулась рукой до места, которого коснулись его губы, вспыхнула и огляделась по сторонам, не зная, что делать.
– Я всего-навсего нашла тебе работу, – сказала она, – а не выигрышный лотерейный билет.
– А я всего-навсего тебя поблагодарил. – Меньше всего онхотел, чтобы их дружба сменилась более близкими отношениями.
– Ну, ни пуха ни пера.
– К черту, – рассмеялся он.
– Давай, давай, шевелись! – Она развернулась и чуть ли не бегом помчалась на кухню.
Коул достал гитару из футляра, проверил струны, придвинул табурет к микрофону, потом достал из кармана кепку Рэнди, натянул ее на голову так, чтобы козырек прикрывал его лицо. Он надеялся, что шрамы, сломанный нос, стрижка, очки и недельная бородка достаточно его изменили, и его никто не узнает. Но голоса-то он изменить не мог.
Даже если сейчас его инкогнито будет раскрыто, он вернется в Лос-Анджелес, унося с собой то чувство волнения, которое можно испытать только перед концертом. Он надеялся еще кое на что, но и это – немало.
Он взобрался на табурет, нервно откашлялся и заиграл «Когда я вспоминаю день вчерашний», песню, которую он написал для своего третьего альбома. В альбом она тогда не вошла, Фрэнк и прочие студийные профи решили заменить ее на песенку про родео. По их расчетам, она должна была стать более популярной. А эта песня так и болталась непристроенной. Коул каждый раз собирался включить ее в новый альбом, а ее каждый раз снимали ради чего-то более коммерческого.
На гитаре после аварии он играл дважды, а петь не пел вообще, разве что подпевал радио. И когда он открыл рот, то почувствовал, что по коже побежали мурашки.
Получилось неплохо. Он был не в самой лучшей форме, но бывали концерты, где он пел гораздо хуже, например, однажды, в Техасе, где они выступали с тремя другими группами. Чтобы убить время между отделениями, Рэнди предложил посоревноваться, кто больше выпьет. Когда наконец наступил их черед выступать, в вертикальном положении они могли удержаться, только цепляясь за микрофон.
Коул дошел до конца первого куплета и собрался было подбодрить публику, но сдержался. Чем дольше он будет держать себя закрыто, хотя бы мысленно, тем дольше продлится его свобода. Он закончил песню коротким проигрышем, взглянул в зал и чуть не свалился с табурета от удивления.
На него никто не смотрел. Люди резали мясо, ели жареный картофель, пили кофе, разговаривали друг с другом, но никто не аплодировал как сумасшедший, более того, никто и не понял, что перед ними выступала знаменитость. Он мог вообще петь за сценой или поставить кассету в магнитофон. Он постучал пальцем по микрофону, проверить, работает ли. Работает. Он оглядел зал, заметил в углу Холли. Она стояла с блокнотом и карандашом в руке и принимала заказ. На него, как и все остальные, она не обращала никакого внимания.