Когда личностное исчерпано, остается надличностное. И в данный момент больше просто некуда идти.
В разных мировоззрениях существуют не просто разные ценности, но и разные объекты. И художники могут рисовать, описывать или выражать свои частные восприятия объектов в любой из этих сфер, в зависимости от того, осознают ли они сами эти сферы.
Сенсомоторный мир достаточно привычен — это те объекты, которые можно воспринимать с помощью органов чувств: камни, птицы, вазы с фруктами, обнаженная натура, пейзажи. Художники могут изображать и упорно изображают эти объекты во всех возможных стилях, от грубого реализма до более мягких оттенков импрессионизма. Для магического мировоззрения характерно пластическое замещение и сгущение; это мир сновидения, полный своих собственных очень реальных объектов (в сновидении — при действительном нахождении в рамках этого мировоззрения — оно выглядит абсолютно реальным, как и все мировоззрения). Художники могут изображать эти объекты, как, в частности, продемонстрировали сюрреалисты. Мифическое мировоззрение полно богов и богинь, ангелов и эльфов, развоплощенных душ и других персонажей — добрых и жестоких, готовых помочь и недоброжелательных. Художники могут изображать эти объекты, и, по существу, большинство художников во всем мире с 10 тысячелетия до н.э. и до 1500 г.н.э. не изображали ничего, кроме этих объектов. Ментальное мировоззрение переполнено понятиями и идеями, рациональными перспективами и абстрактными формами. Художники способны не только представлять эти содержания (концептуальное искусство, абстрактная живопись), но и выражать их (абстрактный экспрессионизм). Экзистенциальное (аперспективное) мировоззрение включает в себя, среди всего прочего, ужас изолированного субъекта, сталкивающегося с чуждым миром, лишенным мифических утешений и рациональных притязаний. Художники всевозможными средствами изображали это состояние дел, зачастую с неотразимой силой (например, «Крик» Эдварда Мюнха). Но аперспективное мировоззрение в своих крайних проявлениях — это также субъект, пытающийся смотреть на себя, пытающегося смотреть на мир. Художники попытались изображать этот саморефлексивный регресс различными способами, от деконструкции до иронической рефлексивности и до удвоения (включения художника в качестве части произведения) — и все это было ненадежной игрой, в конечном итоге ведущей к самоудушению.
В результате остаются надличностные мировые пространства с их содержаниями, темами и восприятиями. Все эти сферы действительно являются надличностными, что попросту означает те реалии, которые включают в себя, но превосходят личное и индивидуальное — более широкие течения, пронизывающие эго в оболочке из кожи и затрагивающие другие существа, прикасающиеся к Космосу, прикасающиеся к духу, прикасающиеся к местам и образам, которые остаются тайными для тех, кто цепляются за поверхности и окружают себя самими собой.
То, что эти надличностные мировые пространства доступны нам как наш потенциальный великий дом, вовсе не означает, что они даются нам в готовом виде, «со всей меблировкой». Мы поставляем все это сами. Мы строим, создаем, добавляем, выделываем, моделируем, рождаем и сочиняем, и здесь представители всех форм искусства традиционно шли впереди — были авангардом в лучшем смысле этого слова. Поэтому мы, с одной стороны, могли бы обращаться к прошлому в поисках тех редких случаев, когда субкультура соприкасалась с надличностной сферой и выражала ее в изобразительном искусстве и архитектуре, в поэзии и живописи, в ремеслах и композициях, возьмем, например, влияние дзен на японскую эстетику. Но мы можем искать в прошлом только подсказки, поскольку наш будущий дом способны декорировать только те, кто сейчас стоят на пороге этого развертывания.
На что будет похожа эта обстановка? Сейчас мы находимся на открытом пространстве между двумя мирами, ожидая именно этого рождения. Но очевидно одно: оно будет исходить из сознания мужчин и женщин, которые сами открываются надличностному, которые рождают из глубины сердца и души те сияющие реалии, что обращаются к нам безошибочным языком. Ибо одно мы уже поняли: человеческому телу-уму потенциально доступны все основные мировоззрения. Чем глубже осознание людей, тем в большее число миров они способны проникать. И вот почему в конечном счете всерьез и неизбежно именно глубина субъекта служит источником объектов искусства.