Общий результат этой инволюционной дуги — где каузальный дух сокращается до тонкой души, а тонкая душа сокращается до грубого мира эго и природы — состоит в том, что весь проявленный мир представляет собой жест вашего собственного изначального осознания, вашего собственного Духа, вашего Божества, вашего Изначального Лица. Поэтому все и вся в Космосе — это проявление Великого Совершенства, проявление Изначальной Чистоты во всем ее бесконечном очаровании.
Проявление — это не грех; грех — потеряться в проявлениях. Мы думаем, что эго и природа — единственная реальность во всем Космосе, и в этом наш грех и наше страдание. Мы потерялись в грубом кинофильме жизни, забыв, что и проектор, и свет, и экран — это всего лишь формы Одного Вкуса, сверкающая рябь на поверхности сияющей Пустоты.
Когда вы восстанавливаете хотя бы умеренную способность к уму-зеркалу и устойчивому свидетельствованию и добиваетесь минимальной непрерывности между состояниями (так что вы не всегда утрачиваете сознание при переходе от состояния к состоянию, например, от бодрствования к глубокому сну), начинает становиться очевидным, что все состояния и уровни — высокие или низкие, священные или мирские, мелкие или глубокие — в действительности представляют собой разнообразные проявления вашего собственного изначального Духа. И следовательно, все, казалось бы, «меньшие» события, которые ортодоксы сочли бы «грехом», становятся не отвлечением от Духа, а прославлением буйной, обильной, бьющей через край, вездесущей творческой природы Духа.
Разумеется, в этом вся суть Тантры: каждое «загрязнение» — гнев, зависть, алчность, невежество, ревность — скрывает в самой глубине себя трансцендентальную мудрость — ясность, равенство, открытость, проницательность. Тантра основана на бескомпромиссном прозрении: есть только Бог, есть только Дух, есть только Богиня, есть только Дао. Не метафорически, а буквально. Как говорит дзен: «То, от чего можно отклоняться — не истинное Дао». Нельзя отклоняться от Него, поскольку есть только Оно — любое «отклонение» по-прежнему представляет собой не что иное, как Оно. (Вот почему книги, претендующие на то, чтобы рассказать нам, как мы отклонились от Богини, или от Дао, или от истинного Пути, совершенно не относятся к делу.)
Это переживание Одного Вкуса, где все вещи и события в Космосе, высокие или низкие, священные или мирские, имеют один и тот же вкус, один и тот же аромат, и этот аромат — Божественное. Все они — жесты Бога, то есть жесты вашего изначального Совершенства, проявления вашей сияющей Пустоты, волны вашего недвойственного Сознания. Вся Вселенная уместится в вашей ладони, вы можете держать луну двумя пальцами, вы можете передать солнце в подарок на Рождество, и в действительности вообще ничего не происходит.
Пятница, 18 апреля
Солнечный свет изгоняет остатки снега, клочками рассеянные повсюду и скапливающиеся под темными зелеными соснами, льнущими к дому. Все это возникает в светящемся зазоре Пустоты, великолепии Божества, неописуемой шири Всего Пространства, которое представляет собой не что иное, как ваше собственное беспристрастное осознание в каждый текущий момент. Есть только это. Ослепленный, я смиряюсь, у меня захватывает дух, я вынужден отдаться своему глубочайшему состоянию, где я полностью растворяюсь в Красоте всего этого.
Именно поэтому Красота обретает такой глубокий смысл. В таком беспристрастном осознании, в абсолютной простоте Одного Вкуса, все сферы — от каузальной бесформенности до тонкой светимости и до грубых тела, ума и природы — обретают мучительную красоту, поистине болезненную красоту. Совершенно новое значение приобретает эстетика, эстетика во всех областях — красота тела, красота ума, красота души, красота духа. Когда все воспринимается просто, как оно есть, как совершенное проявление духа, все становится глубоко, мучительно прекрасным.
Вчера я часами сидел в торговом пассаже, наблюдая проходящих мимо людей, и все они были столь же драгоценны, как зеленые изумруды. Редкие нотки радости в их голосах, но чаще боль на их лицах, печаль в их глазах, тяжкая медлительность их шагов — ничего этого я не замечал. Я видел лишь великолепие зеленых изумрудов, сияющих будд, ходящих повсюду, и не было никакого «я», видящего все это, но изумруды все равно были. Грязь на тротуаре, камни на улице, крики детей, там и тут — райский уголок в торговом пассаже, и кто бы мог заподозрить такое?