В определенном смысле в этом немало истины. Если вы гонитесь только за вещами этого чувственного мира, то никогда не откроете для себя более высокие или глубокие реальности. Но если вы хватаете через край и отрицаете или подавляете этот мир, то никогда не найдете Недвойственное — изначальное состояние, которое включает в себя и Одно, и Многое, потустороннее и посюстороннее, Восходящее и Нисходящее, Пустоту и Форму, Нирвану и Самсару как равные жесты Одного Вкуса.
Великая узловая эпоха началась и на Востоке, и на Западе примерно в VI в. до н.э. Во всех передовых религиях того времени преобладали йогический уход от мира, чисто восходящие практики, отрицание жизни, аскетизм, умерщвление плоти и «возвышенность». Все они, почти без исключения, были глубоко дуалистичными: дух, оторванный от тела, нирвана, отдельная от самсары, бесформенное как война с формой. Но ко II столетию н.э. ограничения каузальной и недуалистической нирваны становились совершенно очевидными, и передовое (или наиболее эволюционировавшее) сознание начало великое движение за пределы каузального непроявленного — движение, которому предстояло превзойти, но включить в себя каузальную Бездну. Иными словами, Дух начал распознавать свое собственное чисто Недвойственное состояние, и впервые это произошло в особенности в двух необычайных душах — у Нагарджуны на Востоке и у Плотина на Западе.
«Форма — это не что иное, как Пустота, а Пустота — не что иное, как Форма» — вот, пожалуй самое знаменитое резюме этого Недвойственного прорыва (говорят, что эта цитата из «Сутры Сердца» обобщает всю суть буддизма Махайяны — революции, совершенной в основном Нагарджуной). Нирвана и Самсара, Одно и Многое, Восходящее и Нисходящее, Мудрость и Сострадание, Свидетель и все свидетельствуемое — все они недвойственны. Но эта недвойственность — не идея или понятие; это непосредственное постижение. Если оно превращается в понятие, в простой символ веры, то всех вас ждет хороший удар палкой мастера дзен. По этой причине о недвойственности часто говорят «ни два, ни одно» (просто чтобы гарантировать, что мы не превратим ее в чисто концептуальный монизм, теорию «паутины жизни» или холизм флатландии).
Суть дела была вполне ясна: то, что чисто Восходящие пути считали загрязнениями, грехами или иллюзиями, теперь рассматривалось как сияющие проявления самого Духа. Как говорил Плотин: «Многое не существует отдельно от Единственного, Многое суть проявления Единственного» (не в качестве теории, которую представляете себе оком ума, а как что-то непосредственно воспринимаемое оком созерцания). Поэтому духовная практика состояла не в отрицании всего проявленного, а в «приведении всего на путь». Согласно Тантре, еще одному цветку Недвойственной революции, даже худший грех скрывает в своей глубине сияние собственной мудрости и спасения. В центре гнева скрыта ясность; в середине вожделения — сострадание; в глубине страха — свобода.
Все это основывалось на простом принципе: высшее превосходит и включает в себя низшее, а не превосходит и отрицает его. Дух превосходит и включает в себя душу, которая превосходит и включает в себя ум; ум превосходит и включает в себя тело; тело превосходит и включает в себя материю. И поэтому подлинный духовный путь должен включать в себя, преобразовывать, впитывать и охватывать все уровни. Это была по существу та же Великая Цепь восходящих школ, но теперь она понималась не как маршрут побега из тюрьмы плоти, а как схема охвата всего проявленного Духом, из которого оно исходит.
Так начиналась необычайная Недвойственная революция. На Западе ее отважно продвигала великая неоплатоническая традиция, но она повсюду встречала сопротивление Церкви, которая официально поклялась в верности Восходящему пути, ибо «царство мое не от мира сего, и отдай кесарю... Но для тех, у кого были глаза, чтобы видеть, и души, чтобы слышать, неоплатоническое течение прокладывало путь Недвойственности через первое и второе тысячелетия. Когда было осознано, что Велико Гнездо в действительности развертывается или развивается во времени, неоплатоническая традиция непосредственно питала великое идеалистическое видение Фихте, Шеллинга и Гегеля (в котором вся вселенная представала как результат Духовного развития и эволюционного развертывания — как порождение Духа в действии), хотя сегодня от всего этого поразительного видения осталась одна лишь научная теория эволюции — истинное, но бледное и малокровное дитя своих родителей-исполинов.