Потом она заставила себя успокоиться и заняться делом.
Розмари работала секретаршей в юридической фирме. Зарплата не впечатляла, но имелись нематериальные выгоды. Одной из них было обещание бесплатно вести правовые дела сотрудников и членов их семей. В основном имелись в виду завещания и разводы. Вести дела совершеннолетних братьев-снайперов, которых обвиняли в наделавших много шума расстрелах горожан, не предполагалось. Но она знала брата и знала, что он не мог этого сделать.
Розмари позвонила домой партнеру, на которого работала. Он специализировался на налогах, поэтому позвонил юристу фирмы, который вел судебные процессы по уголовным делам. Тот позвонил партнеру-администратору, который созвал всех партнеров на общую встречу. Встречу провели за обедом в загородном клубе. Сначала обсуждался вопрос о том, как тактичнее всего отказать Розмари Барр. Фирма занималась делами иного рода, подобные дела не были ее специализацией. К тому же это могло сказаться на ее репутации. Тут все сошлись. Но Розмари Барр была хорошим сотрудником и проработала у них не один год. Они знали, что денег у нее нет, и предположили, что у ее брата их нет тоже. По Конституции ему полагался адвокат, но они были не очень высокого мнения о государственных защитниках. Так что перед ними встала нешуточная нравственная дилемма.
Ее разрешил юрист по уголовному праву. Его звали Дэвид Чапмен, и он прекрасно знал окружного прокурора Родина. Он пошел в курительную комнату и позвонил по сотовому тому домой. Между двумя юристами состоялся обстоятельный и откровенный разговор. После этого Чапмен вернулся к столу.
– Мертвое дело, – сообщил он. – Брат мисс Барр виновен целиком и полностью. Дело Родина будет читаться как учебник. Нам пришлось бы лишь ходатайствовать о смягчении приговора. Если мы добьемся пожизненного вместо эвтаназии, это уже будет большой победой.
– Вы бы хотели этим заняться?
– Да, при таком раскладе.
– На каком основании ходатайствовать о смягчении?
– Он ветеран войны в Персидском заливе. У него какой-нибудь запоздалый посттравматический синдром.
Партнер-администратор повернулся к партнеру по налогам:
– Скажите своей секретарше, мы сделаем все возможное, чтобы помочь ее брату в трудный час.
Барра перевезли из полицейского участка в окружную тюрьму до того, как его сестре или Чапмену удалось с ним поговорить. Местечко было не из приятных. В камеру запихивали по трое, охранников не хватало. Новичков называли кильками, и выживали они кто как мог.
Килька Барр пробыл в тюрьме два часа, а затем его отвели под конвоем в комнату для допросов. Он увидел стол и два привинченных к полу стула. На одном из них сидел мужчина. На столе стоял диктофон.
– Меня зовут Дэвид Чапмен, – представился он. – Я защитник по уголовным делам. Юрист. Ваша сестра работает в моей фирме, она попросила помочь вам.
Барр ничего не сказал.
– Обвинения очень серьезные.
Барр не ответил.
– Вам объяснили, в чем вас обвиняют?
Барр не ответил.
– Как я вам помогу, если вы сами не хотите себе помочь? – сказал Чапмен.
Барр молча смотрел на него. Потом наклонился вперед и заговорил первый раз со вчерашнего дня.
– Не того взяли, – сказал он и повторил еще раз: – Не того взяли.
– Так расскажите, кто тот, – отреагировал Чапмен.
Но Барр снова замолчал.
– Все улики налицо, – сказал Чапмен. – Их более чем достаточно. Надо поговорить о том, зачем вы это сделали.
Барр молчал.
– Вы хотите, чтобы я вам помог? – спросил Чапмен.
Барр молчал.
– Может, военные переживания или посттравматический стресс? – предположил Чапмен.
Барр молчал.
– Улики говорят сами за себя. Отрицать обвинение не получится, – продолжал Чапмен.
– Найдите Джека Ричера, – произнес Барр.
– Кого?
– Джека Ричера.
– Кто это? Ваш друг?
– Просто найдите его.
– Где он? Он врач?
Барр встал, подошел к двери и колотил по ней до тех пор, пока надзиратель не открыл ее и не повел его в камеру.
Чапмен устроил встречу с Розмари Барр и следователем фирмы в офисе своей конторы. Следователем был отставной коп по фамилии Франклин, которого делили между собой большинство городских юридических фирм. Теперь он был частным детективом с лицензией. Всю работу он делал, не отходя от стола, пользуясь телефонными книгами и базами данных. Равных ему в проверке фактов и поиске должников не было, и он все еще имел много друзей в полицейском управлении.
– Улики железные, – сказал Франклин. – Эмерсону доверять можно. Родину тоже, но по другой причине. Эмерсон человек жесткий, Родин – трус. Ни один из них не говорил бы того, что говорит, если б не такие улики.
– Я просто не могу поверить, что он это сделал, – сказала Розмари Барр.
– Что ж, несомненно, было впечатление, что он это отрицает, – заметил Чапмен. – И просит найти некоего Джека Ричера. Вы знаете, кто это?
Розмари Барр отрицательно покачала головой.
– Думаю, он может оказаться психиатром. Быть может, он сумеет нам помочь со смягчением приговора.
– Брат никогда не ходил к психиатру, – возразила Розмари Барр.
– Давно он живет в городе?
– Четырнадцать лет. С тех пор, как демобилизовался.
– Вы были близки?
– Мы жили в одном доме. Его доме.
– Но вы там больше не живете.
– Да, – ответила Розмари Барр. – Я переехала.
– Может, ваш брат был у психиатра после того, как вы переехали?
– Он бы мне сказал.
Чапмен повернулся к Франклину:
– Может, Ричер был его врачом в армии.
– В таком случае я его найду, – пообещал Франклин.
– Мы должны говорить не о смягчении, а о разумных основаниях для сомнения. О невиновности, – сказала Розмари.
– Улики против него очень сильны, – заметил Чапмен. – Он стрелял из собственной винтовки.
Франклин нашел имя Джека Ричера в базе данных Национального центра регистрации личного состава. Ричер поступил на военную службу в 1984 году и получил почетное увольнение в 1997-м. Сам Джеймс Барр пришел в армию в 1985-м и демобилизовался в 1991-м. Так что одновременно они служили на протяжении шести лет. Но Ричер никаким врачом и никаким психиатром не был, а был военным полицейским в чине майора. Возможно, следователем высокого ранга. Барр закончил службу специалистом 4-го класса в пехоте. Что могло быть общего между майором военной полиции и рядовым пехоты?
После трех часов работы Франклин подумал, что никогда этого не выяснит, потому что после 1997 года Ричер исчез из поля зрения. По данным Управления социального страхования, он был жив. По данным Национального центра информации о преступлениях, в тюрьме не сидел. Но он исчез. Он не имел оценки кредитоспособности, не числился собственником недвижимости, автомобилей и лодок. У него не было долгов, не было ценных бумаг. Не было адреса и номера телефона. Он не был мужем, не был отцом. Ричер был привидением.
За эти же три часа у Джеймса Барра возникли серьезные проблемы. Они начались в тот момент, когда он вышел из камеры, чтобы спуститься к телефону-автомату. Коридор был узким, и он столкнулся с другим заключенным. Тут Барр сделал страшную ошибку – посмотрел на него и извинился.
Ошибка была страшной, потому что килька не может смотреть в глаза другому заключенному. Если только не хочет его оскорбить. Барр этого не понял. Посмотрел же он в глаза мексиканцу в наколках, означающих принадлежность к какой-то банде.
– Чего пялишься? – спросил тот.
Тут Джеймс Барр все понял. «Чего пялишься?» – стандартный зачин для драки в казармах, барах, на темных улицах.
– Ничего, – ответил Барр и только усугубил ситуацию.
– Я для тебя «ничего»?