Уже сгущались сумерки, когда наконец прибыла военная кухня. Возчик, он же раздатчик ужина, открыл люк, и на столпившихся людей с котелками в руках пахнуло поджаренным луком.
— Ого! Хорошо-то как, — засопел Захаров.
Вместе с возчиком на кухонной повозке прибыл капитан Пилорено. Он пожал руку Бородулину, Карунному, мельком взглянул на рабочих.
— Что-то важное?
Тот не спешил с ответом. Ему хотелось отойти в сторону с начальником строительно-восстановительного участка, но рабочие уже насторожились, было бы неловко беседовать с глазу на глаз, словно тайком.
— Да, важное, Семен Николаевич. — Капитан закурил. Едкий дым полез в глаза Карунному. Обычно он немедля клял курящих, и те отворачивались, выдыхая свою усладу, или гасили на время самосадовские огоньки. Сейчас же терпеливо смотрел на высокого и прямого как жердь, затянутого ремнями Пилорено. — Важнее не бывает. Сегодня, пятого июля, немцы перешли в наступление.
Рабочие перестали греметь ложками.
— Вот так, Семен Николаевич. Загорелось, кажется, на всем Курском выступе. Завтра секретарь обкома Черников собирает начальников колонн и командиров отрядов. Приказано явиться и нам. Я заеду за вами.
— Хорошо-о… — задумался Карунный.
«Не успели построить дорогу к началу сражения! Опередил проклятый фашист… Сработали впустую…» Сбивчивые тяжелые мысли одолевали Карунного. С него началась эта фронтовая трасса, он в первую очередь в ответе за не завершенное к нужному времени строительство. Неужели вся работа бесполезна?
Быстро, незаметно возчик раздал ужин. Пилорено уехал, но бригады не расходились на отдых.
Рядом с Карунным безмолвно топтался Павловский, то отойдет чуть-чуть, чтобы не торчать очень уж заметным, то приблизится в ожидании вопроса к нему. Но Карунный словно не видел его. И тогда Павловский спросил сам:
— Семен Николаевич, как мне теперь в свете последних событий на фронте?
— Вы о чем?
— О курсах усовершенствования, Семен Николаевич.
— Поезжайте.
Павловский бросился к своему чемодану. Укладывать нечего, имущества — одни тряпки да бритва, а все же проверить надо, чтобы на рассвете без всяких сборов в путь.
Глядя на рабочих, Карунный понял: они ждали его слов. Он увидел одинокий, дожидавшийся его остывший котелок, но есть не хотелось.
— Вы все слышали. Ни убавить, ни добавить… Слышали то, что и я. Это должно было случиться, не вечно же затишье на фронте. Мы не управились к этому времени — вот что плохо. Но, думаю, рано опускать головы. Я за свою жизнь еще не помню случая, чтобы любой полезный труд пропадал даром.
Он вдруг подумал: а почему он так уж сразу — сработали впустую? Немцы перешли в наступление, да ведь и наши могут перейти, а значит, и со строительством дороги надо поторопиться.
— Завтра я уеду на совещание. Вернусь — все расскажу. Вы завершайте свое дело. Считайте, что надо! Я уверен в этом, хотя еще не получал никакой новой команды. Договорились? А сейчас всем спать. Копите побольше сил — потребуются.
Рабочие помолчали и медленно начали расходиться. Обычного вечернего оживления Карунный не заметил.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Едва забрезжил рассвет, а Федор Васильевич уже был на ногах. Он умылся и, разминая не отдохнувшие за ночь ноги, присел несколько раз, чтобы избавиться от тягостного ощущения усталости. Посмотрел на спящих рабочих: жаль будить.
— Подъем! — во всю силу легких прокричал он.
Кто-то поднял голову.
— Подъем! — повторил Федор Васильевич.
Первым вскочил бригадир.
— Что случилось?
— Время вставать, больше ничего.
— Командир нашелся…
Раньше других взялся за лопату Захаров. Он осмотрелся, будто прощаясь с белым светом, и, спустившись на дно выемки, начал набрасывать глину на промежуточную площадку.
Рядом с Захаровым, широко расставив ноги, резал землю Бородулин. Он изредка останавливался, смотрел на молчаливо работавших людей, задерживал взгляд на Уласове. Не нравилось бригадиру, как тот морщился при каждом взмахе лопатой, как притрагивался рукой к груди во время коротких передышек.
Бородулин ждал полевую кухню: время для завтрака подошло.
А кухни все не было. Без перекура бригада провела в выемке более двух часов. Бородулин уже подумывал, не послать ли гонца узнать насчет завтрака. И опять смотрел на Федора Васильевича и замечал его недомогание. «Больше ждать не буду!» — решился Бородулин.