— Уласов! — громко позвал он. — Подойди ко мне.
Тот подошел с лопатой в руке, заметно сдерживая дыхание. «На лопату опирается, как на костыль».
— Сходи в палатку, принеси брусок или рашпиль. Такой лопатой, как у меня, кисель резать, ее точить надо. Да и твою нелишне подновить.
— Кроме некого послать? — недовольно спросил Федор Васильевич. — Помоложе ребята найдутся.
— А я хочу, чтобы ты сходил.
— Вот еще…
— Никаких «вот»! Бригадир здесь я, напоминаю, понял? Вот и выполняй приказ.
Так Бородулин еще не разговаривал…
Федор Васильевич в сердцах саданул лопатой в рыхлый откос, оставил ее торчавшим колом. Догадался бригадир о слабости! Обидно стало, будто оголилась боль, какую Федор Васильевич старательно прятал, хотя все знали о его недуге. Не ко времени! — вот что восстало в этот момент, боязнь оказаться обузой в напряженные дни.
Вернувшись с бруском, Федор Васильевич наклонился над своей лопатой. Действительно, заточить ее надо. И уже с улыбкой посмотрел на бригадира:
— Может, вообще сделаешь меня главным точильщиком в бригаде?
— Могу, — с серьезным видом ответил Бородулин. — По близкому знакомству, так сказать… А вообще, Федор, мне интересно повидаться с тобой после войны. Ты, наверно, галстуком обвяжешь свою шею, а я буду вот так, в спецовке. Даже и разговаривать не захочешь.
— Дурак ты… Неизвестно, кто из нас каким станет. Я не изменюсь, это уж точно, во мне развиваться нечему. Здоровье мое, точку роста мою, опалил проклятый фашист. Знаешь, как на дереве, оно вроде бы живое, листья на нем, ветки, а не растет. Почки, какие дают рост, сожжены, вот дерево и становится уродливым, наплывы разные… Такой вот и я.
— Ну и нагородил! Послушать тебя — урод уродом, а от баб отбоя нет.
— Не то говоришь. После войны вернутся фронтовики, вот тогда увидишь, в какой сорт женщины зачислят меня. Сейчас товар не по цене, время такое.
Переговариваясь, подшучивая друг над другом, работали они до седьмого пота.
В полдень приехал Карунный. Он был суров и молчалив. Присел у военной полевой кухни, поел и только тогда обратился к Бородулину:
— Собери людей. Все бригады собери.
А сам отошел в степь, закинул руки за голову, долго смотрел на запад. Что там творится сейчас? Скольких жизней уже недосчитались за прошедшие полдня?
Его позвал Бородулин: рабочие собрались, ждут. Карунный быстрым шагом вернулся к тому месту в ложбине у трассы, где только что стояла полевая кухня. Подошел, окинул взглядом людей.
— Был я на совещании… Дело такое: немец прет! В отдельных местах Курского выступа потеснил наших. Но сейчас не сорок первый год. Наши хотя и отошли немного, но еще не сказали свое слово.
— Долго молчать будут? — сердито вылез с вопросом Бородулин.
— Думаю, что недолго, — спокойно посмотрел на него Карунный. — Кое-что зависит от нас… — Он кивнул головой в сторону земляных навалов вдоль трассы. — Дорога срочно нужна! Вчера, видел я, маленько опустили перья. Или не так? Признаюсь, у самого дрогнуло сердце. Дело нешуточное — опоздать с дорогой… Установка, значит, такая и разъяснение заодно: необходимость в дороге возросла, более того — нам определены считанные дни, чтобы закончить работы.
— А путь? С укладкой шпал и рельсов как? — допытывался Бородулин.
— Укладывать верхнее строение пути будут главным образом военные железнодорожники. Так заявил генерал Кабанов. Многое достанется и нам. Шпалы, рельсы, всякие накладки-подкладки сегодня уже начнут развозить по трассе. А насчет текущего момента… Сегодня объявлена фронтовая пятидневка. За пять дней на всей трассе предстоит закончить земляные работы.
Карунный замолчал. Выжидающая тишина длилась недолго.
— Надо — значит, надо, — с кряхтеньем поднялся Захаров.
— Может быть, есть вопросы? — глядел в лица рабочих начальник участка.
— Какие тут вопросы… — Вслед за хмурым Захаровым встал Бородулин. — Приступать надо, а то засиделись.
В небе послышался гул моторов. Всмотрелись в белесую синеву, ничего не увидели, а гул нарастал.
— Если немецкие самолеты, всем рассеяться по степи! — жестко приказал Карунный, задрав голову.
Появилась первая тройка синеватых крестиков, за ней — вторая и третья.
— Наши летят к фронту, — облегченно произнес Никита. — Ровно гудят, не завывают, как немецкие.
Самолеты прошли над трассой, гул уменьшился.
— Конечно, к фронту, — смотрел им вслед Захаров.
Настроение у рабочих поднялось. «Пора показать не только выдержку под напором немцев, но и силу», — думал Федор Васильевич.