— Ну ладно. Подумаю… Я, признаться, ожидал увидеть итоги дня, фамилии передовиков. Ну… еще что-нибудь в этом роде. А ты — по-своему.
— Значит, не гожусь, Семен Николаевич.
Карунный, как показалось Федору Васильевичу, с плохо скрытым разочарованием утешил:
— Ну зачем… Я доволен. Первый блин.
В коробке с инструментами Уласов отыскал гвозди, вбил их в доску объявлений, потом наколол «боевой листок». Многие рабочие окружили только что родившуюся стенную газету.
— Ишь как, — удовлетворенно хмыкнул Никита. — Не у меня одного так с землей, вон ее сколько…
Начальника участка среди рабочих не было. Он торопливо шел по выемке к тому месту, где сегодня трудился Самофалов.
Солнце едва оторвалось от горизонта и сразу начало пригревать. Было жаль ушедшей прохлады, жаль потерянного, как считал Бородулин, утреннего времени…
Карунный не разрешил рабочим идти в выемку. «Позавтракаем — тогда…» — заявил он. Бригадир удивленно переглянулся с Федором Васильевичем.
Приехал Душкин — начальник военной полевой кухни, как называли его рабочие. Позавтракали. Только тогда Карунный приказал:
— Всем идти за мной.
Он повел людей в сторону участка трассы военных железнодорожников. Федор Васильевич шел одним из первых. Он посмотрел на свое ставшее привычным место на разворошенной земляной прорези. Укором за не выполненное до конца задание возвышалась глинистая гора еще не отброшенного от выемки грунта.
Шли молча. Захаров часто кашлял, потому что после завтрака не осталось времени покурить, а затягиваться на ходу — никакого удовольствия.
Закончилась выемка, пора остановиться, но Карунный словно не заметил, что идет уже вдоль участка военных. Ни одного бойца не встретилось, ни одного командира. Наконец он будто натолкнулся на невидимую стену. Повернулся к рабочим и указал рукой на приготовленные для укладки шпалы и рельсы:
— Видите, как люди работают?
— Нет, не видим. Людей-то нет, — схитрил Бородулин.
— Все вы видите… С земляными работами здесь покончено, это раз. Сегодня начнут монтировать верхнее строение, это два.
— Мы плохо работали, Семен Николаевич? — уже с обидой спросил Бородулин.
— Претензий нет. Но сами видите, как у людей!
Круто повернувшись, Карунный быстро зашагал к выемке; он словно спохватился, что слишком много времени ушло на этот наглядный урок.
— Наш участок потянулся, видите! — кричал он, чтобы слышали все, и шагал по-прежнему споро и легко. — Теперь посмотрите здесь.
Карунный спрыгнул с откоса, поток осыпающейся под ногами земли пополз вниз. Здесь было далеко до конца работы; чернели горы разрыхленного грунта, не выброшенного наверх, стеной стояла глинистая перемычка через всю выемку, отгораживая участок одной бригады от участка другой.
— Видите! — возмущался Карунный этой перемычкой. — Ничья, так получается! Кто-то прошляпил, когда людей расставляли, эти меры оказались без внимания соседних бригад и вот, пожалуйста. Я не упрекаю никого в плохой работе, — обратился он к Бородулину. — Но допустить такое…
— Наша бригада — в другом месте, — оправдывался Бородулин. — Я здесь не бывал…
— Мне все равно, чья бригада!.. Будем гнать одним мощным валом. Ясно?! Чтобы после нас выемка была пригодной для укладки верхнего строения. Начнем прямо от военных и погоним. А здесь задание Бородулину: убрать перегородку! Приступайте.
Захаров успел скрутить цигарку и дымил. Никита счищал с ботинка приставшую лепешку глины. Федор Васильевич с грустью смотрел через выемку на дальние лозины у пруда…
Летнее утро в Васильевке — счастливая пора. В воздухе еще прохладно, в предчувствии зноя все живое отдыхает, дремлет. За ночь земля повлажнела, босиком идти холодно, зато колючие отростки высохшей травы стали мягкими, гнутся под ступнями. Хотя в мелких разлапистых кустах холоднее, чем на покрытой пылью дороге, все же хочется идти по траве, ощущать свежесть мелких листьев…
Сейчас Федор Васильевич был в ботинках и сквозь подошвы не чувствовал утреннего холода земли, но по пути к выемке ему казалось, что от прикосновения к траве он становится бодрее. Он вспоминал, как в Васильевке, будучи мальчишкой, по утрам выгонял корову в общее стадо, как на луговой росе зябли ноги и он вприпрыжку мчался обратно домой, наскоро ополаскивал покрасневшие ступни водой из стоявшего у порога ведра, вытирал ноги и нырял под одеяло в теплую постель, укрывался с головой. Мать заботливо набрасывала сверху еще что-то мягкое и собиралась на полевые работы. Пахло кипяченым молоком.