Я подобрал удачное слово. В самом деле, еще недавно вокруг меня происходили таинственные события, логика которых оставалась для меня скрытой. Я знал только, что мне против воли приходится участвовать в странном спектакле. Своей роли я не понимал, меня угнетала нарочитая неестественность появляющихся вокруг людей. Но отказаться от участия я не имел права. Да, это был спектакль, поставленный незнакомым мне режиссером. Не было оснований считать, что он настроен ко мне доброжелательно. Я догадался, что попал в чужую переделку. Интрига лихо закручивалась вокруг тайн, не имеющих ко мне никакого отношения. Так получилось, что я случайно оказался на боле битвы, но не своей, а чужих мне врагов.
А потом таинственный режиссер, якобы злоумышляющий против меня, куда-то запропастился, но это стало слабым утешением. Смысл событий, в которые я вовлечен сейчас, мне по-прежнему непонятен, впрочем, новые приключения перестали выглядеть зловещими и теперь могут рассматриваться лишь, как заковыристые загадки, неподдающиеся обычному логическому объяснению, которое обязательно должно существовать, вот только, кому оно ведомо? Разве что моему отцу. Грех жаловаться, он изо всех сил старается объяснить мне смысл происходящего, но делает это слишком маленькими дозами. Представляю, какую грандиозную истину мне еще предстоит узнать, когда отец посчитает, что я готов ее воспринять.
Пока же из его слов стало понятно совсем немногое: он не одобряет предпринятые мной самодеятельные поиски начальников и предостерегает против возможной работы с Пугачевым. Легче было прямо сказать: «Парень, будь осторожен. Не светись без особой необходимости». Но отец по-простому не умеет. Если перевести его рекомендации на нормальный язык, то получится — занимайся своими текстами и не суй нос, куда не следует. И остерегайся доброходов, которые отныне будут появляться возле тебя.
Я с раздражением подумал, что отец и прежде не нуждался в том, чтобы я понимал его указания. Для него всегда было важно, чтобы я неукоснительно выполнял их. Отец искренне считает, что если я киваю во время разговора с ним и соглашаюсь выполнять его отцовские советы, то это автоматически означает, что я понимаю, о чем он говорит и полностью разделяю его точку зрения на текущие события. Так и слышу его выговор: «Ты не понимаешь? Но я же тебе объяснял».
Что ж, может быть, мне и в самом деле следует отказаться от самодеятельности и внимательнее прислушиваться к его словам?
Глава 7
1
Утром я проснулся в прекрасном настроении. В первое мгновение мне не удалось сообразить, что это меня так вдохновило. А потом раздалась битловская «Дай мне денег, мне очень нужно», и все встало на свои места. Я люблю «Битлз», но потом я догадался, что меня разбудила мелодия из сработавшего мобильника, настроение испортилось. Я выругался. Чего это, спрашивается, Пермяков звонит в такую рань?
— Слушаю.
— Хримов, это вы?
— Что за дурацкий вопрос! Конечно, я.
— У меня к вам дело.
— Догадываюсь, что вы звоните мне ранним-ранним утром не из хулиганских соображений.
— Я должен сообщить, что на ваше имя поступила депеша. Вы должны срочно получить ее.
— Читайте.
— Нет, так дела не делаются. Вы должны лично получить ее и расписаться в получении. Депеша — это штука серьезная.
— Расписаться? — удивился я.
— Как минимум.
— Хорошо. Я буду. А теперь скажите, что случилось? По секрету.
— А мне откуда знать? Я в чужие дела не лезу.
— Вы это серьезно?
— Да — я в чужие дела не лезу.
— Ладно. Буду, — сказал я и отключился.
Придется идти. Я попытался сообразить, кому это понадобилось посылать мне депешу? Слышал, что существует такой сугубо официальный способ обмена информацией с литераторами, входящими в руководство литературного союза. Но при чем здесь я? Потом догадался, наверное, это Пугачев желает получить подпись на бланке вербовки. Вот он удивится, когда я откажусь! А знал бы причину — не могу ослушаться отца — удивился бы еще сильнее.
Это очередное доказательство неоспоримого факта, что отказываться надо решительно и сразу. Меньше потом беготни будет. Но права Анна — я существо удивительно легкомысленное. После тяжелого разговора с Пугачевым мне на миг показалось, что я сумел обнаружить в нем что-то разумное, живое, неподконтрольное указаниям начальников. Наивно посчитал, что у нас завязался своеобразный интеллектуальный поединок, некое подобие шахматной партии. Решил, что на каждый его ход, я смогу ответить своим. До сих пор не изжил детское представление о том, что логика и факты одинаково действуют на всех разумных существ. Просчитался. И вот теперь должен, бросив свои дела, тащиться в издательство за какой-то дурацкой депешей.
Получается, что я примерно наказан за чрезмерно лестное отношение к человечеству.
Пермякова на месте почему-то не оказалось, секретарь Лариса приветливо улыбнулась мне. Не исключено, что она недавно читала мои тексты, и они, возможно, ей понравились. Как было бы замечательно, если бы ее приветливость объяснялась именно этим. После того, как Нина перестала писать, мне стало не хватать благодарных читательниц.
— А мы вас давно ждем, — сказала Лариса.
— Странно, — ответил я. — Господин Пермяков позвонил мне всего час тому назад.
— Все дело в депеше, которая пришла на ваше имя, — шепотом сказала Лариса. — Ярослав Кимович сокрушается, когда у нас в редакции депеши скапливаются.
— И много у вас скопилось депеш?
— Я не могу сказать. Это закрытая информация.
— И не надо. Это я просто так спросил, чтобы поддержать разговор.
— Правда?
— Честное слово. Ну, вот, собственно, я и пришел. Готов принять вашу депешу.
— Я не могу. Не имею права. Ярослав Кимович сам должен вручить ее вам.
— Не ожидал, Лариса, что вы разведете в издательстве махровую бюрократию!
— Это не я. Как вы могли подумать на меня!
— Простите. Я неудачно пошутил. Где же Пермяков?
— Ярослав Кимович сейчас придет, подождите, пожалуйста. Чашечку кофе?
— Нет. Спасибо. Можно я посмотрю ваши новинки?
— Конечно.
Я немедленно воодушевился. Во временной недоступности пресловутой депеши обнаружились свои достоинства. У меня появилось свободное время, которое я мог с чистой совестью посвятить знакомству с новыми книгами, изданными в «Пятом измерении». В этом было одно из несомненных преимуществ личного посещения издательства. Умирает литература или еще сопротивляется, вопрос для меня не слишком важный, когда я своими глазами вижу корешки только что изданных книг, заполняющих стеллаж во внутренней комнате кабинета Пермякова. Я поспешил туда. И, надо сказать, не был разочарован.
Собственно новых книг было немного. Значительно пополнилась популярная серия биографических книг. Точнее, тех сочинений, которые сейчас принято называть биографическими. Пермяков, как-то пытался привлечь меня к производству подобной литературы. По его словам, технология изготовления этого сорта книг проста: из Интернета качают всю доступную информацию о будущем герое романа, то, что прикольно оставляют, то, что не прикольно — отбрасывают. Лакуны заполняются правдоподобным вымыслом. Если для объема в текст удается подверстать какие-нибудь магические штучки, то и вовсе замечательно. Как известно, люди любят магический реализм.
Я, естественно, отказался. Некоторые формы известности бывают излишне обременительными. А вот читать эти сочинения бывает полезно: узнаешь много забавного о свойствах мышления авторов. Литература, вообще, занятие предательское по отношению к своим создателям, в какие бы дебри фантазий не устремлялось воображение писателя, он все равно пишет о себе. Врожденный эгоизм! Вот почему я, как правило, стараюсь исключать из своих текстов личные мотивы. Но сам по себе подбор материала: темы, которые интересуют писателя, психологические особенности героев, словарный запас, соотношение действия и рефлексии — все это характеризует автора самым разоблачительным образом. Это как отпечатки пальцев подозреваемого на месте преступления.