— Я правильно понял, что для вас хороший человек и хороший энэн равноценны?
— Да, конечно.
— А плохой энэн хуже хорошего человека?
— Естественно.
— Это очень сильное утверждение.
— Зачем вы все это спрашиваете?
— Хочу узнать вас лучше. Мне важно понять, могу ли я считать вас другом.
— Зачем вам это?
— О, это просто. Своего друга я не смогу убить ни при каких обстоятельствах. Мы — люди и энэны — союзники. Так решило наше руководство. Отлично. Меня это вполне устраивает, но мы взрослые люди и должны понимать, что договоры не вечны, приказ на ликвидацию может поступить в любой момент. И пока обстоятельства не изменились, мне хочется лично разобраться — друзья мы или так, погулять вышли?
— Ну и как? — ясно было, что главный вопрос, ради получения ответа на который Островский напросился ко мне в гости, он задал.
— Можете меня больше не бояться. Скажу больше, если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, вы ее получите незамедлительно.
Я не понял, что побудило Островского сделать такой лестный для меня вывод. Какие-то приятные вещи можно оставлять без анализа, от этого они не становятся менее приятными.
Глава 2
1
И все-таки следовало признать, что во мне что-то явно изменилось. То, что работать пока не могу — это понятно. Я и прежде был чересчур тонким агрегатом, любые эмоциональные потрясения обязательно приводили к тому, что я терял способность к концентрации. А без концентрации разве можно заниматься текстом? И не мудрено. В последнее время произошло столько всего странного, что было бы удивительно, если бы я продолжал работать, как ни в чем не бывало — это понятно, но было что-то еще, цепкое, вновь приобретенное.
Я стал вспоминать, что больше всего занимало меня в последние дни. Среди обычных, если можно так сказать, отыскалась совершенно невозможная в прежней человеческой жизни идея — мне остро захотелось обнаружить начальников. Зачем — понятно. Прямые переговоры помогли людям и энэнам достичь взаимопонимания. В этом не было ничего удивительного, многие века они жили рядом, бок о бок, даже не догадываясь о своем биологическом отличии, более того, их умения прекрасно дополняли друг друга. Образовался своеобразный симбиоз, уничтожать который нет разумных причин.
Наверное, мне пришло в голову, что было бы совсем неплохо договориться о сотрудничестве и с начальниками. Общие рассуждения наводят на мысль, что сферы наших интересов не пересекаются. В равной степени наделенным разумом существам должно быть абсолютно понятно, что согласованные действия выгодны, как энэнам, так и начальникам.
Энэны никогда бы не взялись исполнять работу начальников. Думаю, что верно и обратное. Но самое главное, наши мечты и цели настолько разнятся, что соперничество совершенно невозможно. Следовательно, нет поводов для конфликтов. Я, энэн, так считаю. У начальников может быть свое мнение, вот и надо спокойно поговорить с ними, разузнать, что и как. А вдруг мы их обижаем и даже не замечаем этого?
Вот ведь какой парадокс обнаружился — писать книги у меня концентрации не хватает, а заниматься розыском таинственных начальников я оказался готов наилучшим образом. Забавно.
И я придумал, как можно отыскать начальников! Легко и без особых заморочек. К сожалению, мне помешали, раздался звонок в дверь, кто-то пришел в гости. Жаль, что я не удосужился записать свою светлую мысль хотя бы на клочке бумаги. Признаться, мне было совсем не до того — я испугался и засуетился. Неудивительно, что все теории и философские построения моментально вылетели из головы. Если бы мне подсунули листок и карандаш и потребовали зафиксировать самые главные мысли, которые вертелись в этот момент у меня в голове, то я бы написал только: «Кто там? Что вам надо?» Остальное словно стерли. Я почувствовал, что мне по-настоящему страшно. Договор о сотрудничестве с людьми — это прекрасно, но кто даст гарантию, что однажды ко мне не заглянет человек, который по идейным соображениям этот договор не признает?
Но обошлось. По счастью, я знал человека, решившего навестить меня без предупреждения. Надо сказать, что его появление оказалось для меня сюрпризом. Литературовед Глеб Абрикосов, действительно, проживал поблизости, но друзьями мы не были. Так, мило общались, встречаясь на презентациях, изредка Абрикосов мне звонил, интересуясь моим мнением по поводу какой-нибудь литературной новинки, время от времени звонил ему и я. В последний раз, помнится, расспрашивал его про Нину. До визитов впрочем, дело не доходило. И вот он сидит в моем кресле. Мне стало не по себе, не приходилось сомневаться, что на этот раз повод для визита у Абрикосова был более, чем серьезный. Как сказал однажды талантливый поэт, как же надо любить человека, чтобы отправиться к нему в гости!
Интересно было бы узнать, человек он или энэн? Это многое бы объяснило, но я еще не умел различать виды разумных существ по выражению глаз. Надо будет обязательно попросить у Настасьи тестовые таблетки. Оказалось — полезная вещь.
Собственно, об Абрикосове мне было известно совсем немного, только то, что в свободное от приносящей ему немалый доход работы финансовым аналитиком банка «Арктур» он серьезно и вдумчиво занимается творчеством Льва Николаевича Толстого. Не могу сказать, что знакомые литераторы с каким-то особым нетерпением ждали будущую монографию, но к замыслу коллеги относились с пониманием. Идея осмысления творчества несомненного классика с учетом современных реалий выглядела плодотворной. Непонятно было другое — зачем Абрикосову понадобился я. Конечно, он и сам понимал, что вопрос этот обязательно всплывет. Так что, переступив порог моего дома, принялся эмоционально и многословно рассказывать о деле, которое, якобы, привело его ко мне. Вышло у него плохо — сбивчиво, непонятно и нефункционально. Но история получилась проникновенная, хотя понять, зачем Абрикосову понадобился именно я, так и не удалось.
Итак. Утром Абрикосов проснулся в слезах от жгучей обиды. Он искренне пожалел классика, отыскав в качестве предлога для этого на удивление оригинальную причину. Видите ли, у Льва Николаевича не было компьютера. Абрикосову показалось, что обладание этой железякой с монитором позволило бы мастеру как следует отредактировать свои произведения.
Я не сообразил, куда он клонит. А, может быть, просто не счел заявленную причину достаточно весомой для визита. Пришлось переспросить.
— Не понимаю, что плохого в том, что у Толстого не было компьютера?
— Ну, что же вы! — удивился Абрикосов. — Это же очевидно. Сделайте усилие, подумайте.
— Вы считаете, что Льву Николаевичу следовало тщательнее работать над текстом?
— Именно! Я не осуждаю его. Попробуйте, перепишите от руки роман шесть раз! Что и говорить — непосильная работа даже для гиганта мысли.
— Почему именно шесть?
— Оптимальное число для получения условно чистого текста, — объявил Абрикосов со знанием дела, я вспомнил, что предыдущая его работа была посвящена как раз анализу работы над текстом известных современных писателей. Слышал, что у него получился очень интересный научный труд.
— Это вы о гладкописи, что ли? — переспросил я.
— Гладко в голове — гладко на бумаге. Ах, если бы у Льва Николаевича был компьютер...
— Простите, но мне кажется, что Лев Толстой все равно остался бы Львом Толстым.
— Не спорю. Но мне кажется, что компьютер бы ему понравился. Можно только догадываться, к каким потрясающим глубинам творчества он сумел бы прорваться, если бы тщательнее правил текст. Думаю, что мы получили бы что-то по-настоящему поучительное.
— Еще более поучительное?
— Я не исключаю и этого. Мы традиционно привыкли связывать практику медитаций с восточной традицией. А вот мне всегда казалось, что работа с текстом — есть наш способ медитации. Мистическое чувство, направляющее писателя во время правки текста, неизбежно приводит к самым неожиданным духовным прозрениям.