Одинаковые
Одинаковые
Миссис О’Сана растила прекрасные цветы. Парк ее славился далеко за пределами Садов, а уж тут, по названию ясно, трудно удивить цветами хоть кого-нибудь.
А миссис О’Cана, похоже, имела в этом деле не только врожденный, но полностью созревший и раскрывшийся талант. Цветы всех размеров, мастей и форм слушались ее, как дрессированные: по утрам встречали хозяйку шелестящим хором; днем тянулись к ней, тихими вздохами выпрашивая воды или ласки. А вечерами после заката благодарили и провожали пряной песней. К остальным своевольные растения относились с сомнением: путались под ногами, кололись острыми шипами, пускали пыльцу в глаза. В общем, буйство красок и форм подопечных О’Саны мог перебить лишь их пылкий и страстный нрав.
Герда мечтала помогать О’Cане с ее буйными детьми. Но в моменты, когда соседка прилежно трудилась над бесконечно красочным, вьющимся, живым полотном, действия ее были настолько рассчитано-беспечны, столь интуитивно-точны, что всякое вмешательство казалось кощунством. Оставалось тихонько смотреть, не отрываясь, как она делает, и что - а позже пытаться повторить невозможное в своем скромном маленьком саду.
Герда не расстраивалась, когда у нее получалось с цветами не так хорошо. У нее был свой талант.
Раз в неделю она собирала с открытых небу, чернеющих стволами низких, приземистых Мануфактур выросшие полотна разноцветной ткани. И следующие семь дней вышивала на них нитками из коконов нитяных жуков, которые вылупились и улетели в странствие на далекий север.
Платья и кофточки, жилеты и брюки, плащи и шапочки, а еще картины и узоры, рожденные ее рукой, с восторгом принимали соседи. А когда одет и обшит оказался последний обитатель Садов, Герда начала посылать подарки тем, кто жил дальше: на север, на юг, на запад, и на восток.
Ответные подарки не заставляли себя ждать. Сэр Томаш Глас из Холмов прислал чайный набор, дутый из блестящего темно-зеленого стекла, с бледным чайником в виде нераскрывшегося лилейного бутона, ситечком и лимонно-желтыми ложками. Кузнец из низины лично доставил Герде новенькие ножи и другой домашний инструмент. Терби, кряхтя, принес огромный каменный комод, украшенный извилистыми прожилками и неровными узорами; в нем поселилась Кейр-тха, так что теперь все полки были усыпаны базальтовой крошкой. А кто-то совсем далекий, с Предгорий, с внушающим трепет именем Рхи’зъялинк-пиуль в ответ на вышитое двухметровое полотно восходящей над Садами зари, передал через посыльных странную Штуку. Сделанная из засохшего навоза вперемешку с сеном, песком, камнями и землей - по внешнему виду она походила на перевернутый термитник, а внутри, по приложенным уверениям, была пронизана пятью тысячами извилистых узких ходов, устланных полированным серебром. А где-то в центре у нее позвякивало сердце из горного хрусталя.
Так это было или не так, проверять никто не решался. А только в час заката, когда на Штуку падал последний алеющий луч, извилистое серебро впитывало его и тянуло через все пять тысяч лазеек к центру. Если сказать после этого “Друг”, то даже в самой кромешной темноте появлялся идущий изнутри переливчатый свет, мерцающий два или даже три часа. Герда решила пока не зажигать его каждой ночью, надеясь, что, если подождать с месяц, света в Штуке накопится достаточно, чтобы осветить как-нибудь все Сады целиком - вот это будет зрелище, так зрелище. Для каждого из живущих вокруг друзей.
Были еще два вращающихся металлических шара от жителей Подгорья, они висели над каменной пластиной и не думали падать; вытянутая полированная стелла из речного песка; маленькая собачка Тутти с розовым бантиком, которая почти все время спала, и многое, многое другое. Подарки веселили Герду, по крайней мере, скрадывая скуку и одиночество, когда такие гостили в ее скромном жилье.
Сейчас ей, правда, все-таки грустилось, даже тоскливилось. Поминутно взглядывая за окно, Герда вздыхала и сбивалась с ритма, останавливаясь, поправляя петельки, вытягивая нить, аккуратно выправляя малейшие неровности - чтобы снова продолжить вышивать.
Сегодня все получалось не так, как надо; в расстроенных чувствах она распускала узор и начинала сначала, но рука сбивалась, нарушая гармонию, и все повторялось опять.
Последний закатный луч вяло, неохотно сполз в желобок Штуки, но все же впитался в него, словно разбавленный малиновый сок. Близилась ночь. Строчка снова сбилась.
После восьмого раза Герда сложила руки на коленях, и долго сидела в темноте, не думая ни о чем. Прошла пора, когда она ходила в гости к чете Кашмировых, живущих слева, в пятидесяти шагах, минуло вечернее время, когда соседи собирались за игрой в бридж. Ночь вступила в свои права. Звезды вызолотили темное поднебесье мерцающим узором, который Герда мечтала, и все никак не осмеливалась запечатлеть - наверное, потому что серебряно-хрустальные и блестко-золотые жуки были слишком редки, и нужной нити еще не накопилось. Сейчас все небо переливалось оттенками серебряного и золотистого цветов, меркнущих в бархатной темноте. Сегодня красивее, чем обычно.