А я всю дорогу слизываю кровь с губы, потому что не хочу, чтобы она капала на мою чистую белую рубашку.
Так мы проезжаем муниципалитет и Главную улицу, и там, знаете, Джанни Гриква подкатывает ко мне и говорит:
— А теперь езжай за мной, ты же не знаешь, где я живу.
И я еще немного еду за ним, может пять минут, и все время я думаю, что лучше бы завернуть и отправиться в Си-Пойнт, потому что я не хочу иметь ничего общего с Джанни Гриквой.
Когда вы въезжаете на Ганноверскую улицу, вам приходится привстать на педалях и крутить что есть мочи, потому что улица забирает в гору, — вы меня поняли? Примерно на середине улицы мы остановились и слезли с велосипедов.
II
— Втащи велосипед в дом и оставь в коридоре, — говорит Джанни. — Не то подонки могут его спереть.
И, я вам говорю, он прав, потому что эти подонки у своего же брата готовы спереть хоть велосипед, хоть что, и надо быть начеку, потому что эти подонки, особенно Честеры, разгуливают целыми шайками. И они всегда затевают драки. А один раз в кино они зарезали человека. Может, и не один раз, но я сам был в кино, когда они там зарезали человека.
И вот я беру свой велосипед и иду за Джанни в дом — такой противный, запущенный дом. И, клянусь вам, там чем-то воняет, а я смерть как не люблю вони. Да, сэр. Мой нос любой запах учует. Но я все равно иду за Джанни Гриквой, и мы ставим наши велосипеды в коридоре, так сказать, причаливаем, — вы меня поняли?
Тут я слышу голос сверху:
— Это ты, Джанни?
— Это я, — отвечает он.
И тут я слышу шаги и понимаю, что это идет дама на высоких каблуках, да и голос сверху был женский. И, конечно, я прав, это цветная девушка, разодетая в пух и прах. Я плохо ее вижу, потому что в коридоре темно, но, друг, я слышу, как она пахнет. Да, сэр. А пахнет она замечательно. И, друг, платье на ней ярко-зеленое, и плечи голые. И, друг, я не хочу представать перед ней грязным, но даже в темном коридоре я вижу, какой я, — вы меня поняли?
— Кто это? — спрашивает она и смотрит на меня.
— Это Джордж Вашингтон Септембер, — говорит он. — А это Фреда, Джорджи. Моя женщина.
— Хелло, Джорджи, — говорит она. И я вам тут же должен сказать, что она мне не нравится, потому что она мне подмигивает, а это мне не нравится, потому что она цветная, а я зулус и еще потому, что Джанни Гриква сказал, что это его женщина. Друг, я не думал, что девушке прилично подмигивать, только что познакомившись с человеком.
— У нас с Джорджи деловой разговор, — говорит Джанни. — Сюда, Джорджи. — И он ведет меня в комнату в самом конце коридора.
И я вижу, что это большая комната, уставленная столами и стульями. Вроде как в кино, где перед началом сеанса поют певцы и люди в черных костюмах при галстуках что-то едят, такая комната, — вы меня поняли? Только эта комната грязная и на столах нет скатертей. И в дальнем конце ее — стойка, и на полках — бутылки. Сотни бутылок.
— Садись, Джорджи-малыш, — говорит Джанни, — я сейчас залатаю твою губу. — И он выходит и что-то говорит этой женщине Фреде, которая все стоит в коридоре. И я слышу, что они идут наверх. А я сижу один в комнате и вижу грязный пол, и на нем ни ковров, ни дорожек, да и стены кругом потрескались.
Тут я слышу голос Джанни:
— Нэнси, спустись к Джорджу Вашингтону Септемберу и залепи ему губу.
Друг, мне это не нравится. Мне это совсем не нравится. Потому что я не знаю, куда подевался этот Джанни Гриква и что ему надо от такого зулуса, как я.
Жду я недолго, какая-то девушка подходит ко мне, и я уверен, что это та самая Нэнси, которую звал Джанни Гриква. Друг, платье на ней в обтяжку. И она без чулок, потому что платье на ней так в обтяжку, что уже и чулок не наденешь. И, друг, она зулуска, как я, только чуть посветлее, — вы меня поняли? Но я точно вижу, что она зулуска. И платье на ней почти такого же цвета, что кожа, и, друг, она похожа на полненькую бутылочку кока-колы — вам ясно, что я имею в виду?
— Ты Джордж Вашингтон Септембер? — спрашивает она, и голос ее как шепот.