Чем ближе я подходил, тем нерешительнее делались шаги. Вот куст, другой… Неожиданно я услышал всхлипывание. Или показалось?.. Под ногой треснула веточка. Я вздрогнул. А когда поднял голову — на меня испуганно и сердито смотрели заплаканные Томкины глаза.
— Чего пришел? — сердито поджав губы, спросила она.
— Так… — Я оробел и совсем не знал, что ответить.
— Уходи отсюда!
Я молчал, не трогаясь с места.
— Кому сказала — уходи! Слышишь? Видеть тебя не хочу.
— Не уйду, — тихо и обреченно произнес я и виновато-виновато посмотрел на нее.
Она совсем как маленькая шмыгнула носом и обиженно сказала:
— Иди, гуляй. Пожалуйста! Смейся себе на здоровье! Сколько угодно.
Мне сразу стало легко. Я нащупал в кармане монету и улыбнулся.
— Том! У меня пятнадцать копеек есть. Идем, купим на двоих мороженое?
— Очень мне нужно твое мороженое! Подлиза несчастный!
— Нет, правда, идем? На сливочное хватит. Ты же любишь. Я знаю.
Она быстро и пытливо взглянула на меня. И тоже улыбнулась, чуть-чуть. Посмотрела и улыбнулась. Хорошо — так, не сердито.
— А синяк у тебя еще не прошел. Вон, под глазом, до сих пор немножечко видно. Сильно, наверно, болело, да?
Я небрежно сказал:
— Пустяки!
Томка, может быть, и не поверила мне, но спорить не стала.
— А знаешь, — оживилась она, — воробей у меня живет. Поправляется. Скоро летать будет. Только вот с ножкой плохо. Если не срастется, то буду держать у себя. Ведь пропадет, если выпустить его такого на улицу. Правда?
— Конечно, — согласился я. — С одной ногой не напрыгаешься. Сразу кошка сцапает… Ну, так идем, купим на двоих мороженое?
Томка кивнула.
— Идем.
Домой на воскресенье (рассказ)
Ботинки ребятам пришлось чистить второй раз. Растирая суконкой гладкий и блестящий, как бутылочное стекло, носок ботинка, Костя с обидой подумал: «Придирается! Никого не вспомнила, а меня — пожалуйста: «Ты, Чуриков, не жалей ваксы — и обувь будет целей и вид приличней». Только одного меня почему-то вспомнила. Будто другие очень уж хорошо почистили! И что толку чистить? Бесполезное дело: на дворе дождь, грязь, лужи. Не успеем из школы выйти, как испачкаются…
Когда ребята снова вошли в спальню, Екатерина Михайловна удовлетворенно сказала:
— Теперь совсем другой вид. — И улыбнулась: — Даже у Чурикова блестят.
Улыбка у воспитательницы была хорошая — добрая и спокойная, но Костя и на этот раз обиделся: «Опять меня склоняет. Всегда так».
— Ребята, — сказала Екатерина Михайловна, — вы покидаете школу почти на два дня. Я вас очень прошу: хорошо ведите себя, достойно, культурно. И обязательно помните о том, что ваши родители, друзья и знакомые в каждом из вас видят не только пионера и школьника, но прежде всего — воспитанника интерната. Дорожите этим почетным званием.
И тут Екатерина Михайловна опять взглянула на Костю.
— Особо обращаюсь к тебе, Чуриков. Впрочем, — печально вздохнула она, — мало верится, что ты прислушаешься к моему совету. Честью интернатовца ты, как видно, еще не научился дорожить.
Она еще что-то хотела сказать в назидание Косте, но, увидев его покрасневшее лицо, поспешила добавить:
— Не буду вас задерживать, ребята. Всего хорошего. До понедельника.
Напрасно Костя ворчал: ни к чему, мол, чистить ботинки — все равно испачкаются. Дождь как-то неожиданно прекратился, и даже солнышко выкатилось из-за косматых угрюмых туч. Да и не в дождике дело. Совсем не в дождике. Теперь от самых дверей школы до выхода на улицу можно было добраться без всяких осложнений. Это раньше, три дня назад, нелегко было добраться. А сейчас очень легко и просто. Потому что через весь школьный двор проложена дорожка. Прямая, аккуратная. Она насыпана из песка, сверху покрыта шлаком, а по бокам обложена кирпичами. Чудесная дорожка! Теперь в любой дождь по ней можно пройти, не замочив ног, до ворот школы, а там — улица, асфальтовый тротуар.
Из-за этой дорожки у Кости были неприятности. Сначала он работал вместе со всеми — носил песок, уминал деревянной трамбовкой шлак, а потом ему надоело, и он сказал Тоньке Грачевой — их бригадирше, что идет попить воды, хотя пить ему нисколечко не хотелось. В коридоре спального корпуса Костя увидел Леньку Зотова из пятого класса, которого знал еще до интерната, потому что жил с ним на одной улице. Ленька сидел на подоконнике и рисовал какой-то голубой шар.