— Что малюешь? — спросил Костя.
— Космическую мишень! — важно ответил Ленька. — Это Венера. Сейчас буду ракету на нее запускать.
Костя собирался было посмеяться над выдумкой пятиклашки, но ему вдруг и самому захотелось поиграть в космонавтов. Конечно, это интереснее, чем бухать трамбовкой.
— Пошли под лестницу, чтобы не мешали, — предложил Костя.
Там они укрепили на стенке мишень, сделали из ученических перышек ракеты с бумажными стабилизаторами и принялись пулять их в голубую Венеру.
Вроде и бросали недолго — Костя всего два раза попал в цель, как вдруг послышался голос Тоньки:
— А-а, вот где ты целый час пропадаешь! Все работают, а ты развлекаешься! Будет сказано! Будет!
Костя растерялся и чтобы скрыть это, сердито погрозил:
— Попробуй! Заработаешь по шее!
Тонька не побоялась заработать по шее и рассказала о нем воспитательнице. В тот же вечер Костя решил проучить Тоньку. Ох, лучше бы ему этого не делать! И ударить-то ее как следует не ударил, только так, чуть толкнул, а крику и шуму было — не хочется и вспоминать. Даже на общешкольной линейке не забыли его.
Вот какая неприятность вышла из-за этой дорожки. Знал бы наперед, так и спины бы не разгибал — все работал бы и работал. Да и не обидно было бы — замечательная получилась дорожка. Пожалуй, еще лучше асфальта: вода на ней не задерживается, словно в губку впитывается. С самого утра сегодня шпарил дождь, кругом слякоть и лужи, а дорожка сухая. До самых ворот дошли ребята, а ботинки нисколько не выпачкались — как новенькие блестят.
К остановке трамвай подошел почти пустой, а когда снова тронулся в путь, то в вагоне повернуться было негде — весь заполнили интернатовцы.
Костя без места, конечно, не остался. Он ухитрился первым вскочить на подножку и потому устроился лучше всех: у окошка, в середине вагона. Рядом сидел силач и добряк Митюха — друг Кости. Они и в классе сидели вместе, за одной партой. Несмотря на свою силу, Митюха наверняка остался бы без места, но Костя — на то и друг — позаботился о нем.
В вагоне ребята шумели, галдели. Отовсюду слышался смех. Хорошее было настроение у интернатовцев: радовались, что едут домой, что завтра воскресенье — день веселья, как поется в песенке из передачи «С добрым утром». Когда вагон сильно тряхнуло и все качнулись вперед, Митюха почувствовал, как в спину ему кто-то уперся острым локтем.
— Ого! — сказал Митюха басом. — Сила! Сто атмосфер давление.
— Ах, какие мы нежные! — послышался за спиной смех Тоньки Грачевой. — Ах, мы сейчас развалимся!
Черноглазая Тонька с откровенной насмешкой смотрела на плечистого Митюху, и от ее взгляда он, похоже было, смутился.
Костя с силой прижал его руку к скамейке: чего доброго Митюха вспомнит всякие там наставления воспитательницы насчет культуры и порядочности и вздумает уступить свое место этой горластой девчонке! Может быть, под насмешливым Тонькиным взглядом Митюхе в конце концов и пришла бы такая мысль в голову, но тут с противоположной скамейки поднялся Лева Тушин и, моргнув под стеклами очков близорукими глазами, неловко сказал:
— Садись, Тоня. Мне через три остановки все равно слезать.
От смущения и удовольствия насмешница Тонька порозовела и чуть жеманно сказала:
— Спасибо, Лева.
«Подумаешь, телячьи нежности, — поморщился Костя. — Спасибо! Глаза опустила. Можно подумать, что такая уж тихая девочка, паинька. А на самом деле вредная-превредная девчонка. Хуже воспитательницы… Эх, вообще жизнь. На линейке ругают, на совете отряда ругают, воспитательница без конца пилит и придирается. Тонька и та орет, командует. Думает, если у нее красивые глаза и выбрали в совет коллектива, то можно орать и приказывать. Отлупить бы ее опять, да как следует». Но Костя понимал, что отлупить Тоньку теперь уже не решится, и от этого ему еще больше стало жалко себя.
— Мить, а Мить, — подтолкнув приятеля в бок, тихо спросил Костя. — Тебе как, нравится в интернате?
— А чего, — отозвался Митюха, — ничего. Порядок. Кормят, сам видишь, — сила!
— Я не о кормежке. А вообще…
— И вообще порядок.
Костя махнул было рукой: что с ним разговаривать! Хоть на голову ему сядут — все равно будет говорить: порядок! Но уж очень Косте хотелось пожаловаться на свою горькую судьбу. И он не утерпел, вздохнул:
— А мне надоело. Ругают, придираются.
— Ну уж, придираются! — Митюха широко улыбнулся и подмигнул: — Будто сам не виноват!
— А я говорю — придираются! — упрямо сказал Костя. — Екатерина только и вспоминает: Чуриков да Чуриков!