- И что!? – горячо возразила Розамунд. – Вторая половина тебя – человек. Ты был ее сыном!
Алан почувствовал, как в горле встал ком. Он чувствовал, какая это болезненная тема для него, ему хотелось перевести разговор.
- Розамунд, а ты расскажешь про свое детство? Я почти не знаю про него…
Алан почувствовал, как затянулось молчание. Его сковал страх, что он сказал что-то запретное, из-за чего Розамунд может обидеться. Но, когда девушка заговорила, он с облегчением вздохнул.
- Я родилась шестнадцать лет назад в какой-то многодетной семье. У меня было куча сестер, и мы все спали в одной кровати. У меня и братья были, и один из них постоянно лапал меня, - Розамунд с отвращением передернула плечами. – Однажды я его сильно ударила в челюсть и выбила пару зубов. Он тут же заплакал и побежал жаловаться маме, - девушка со злорадством усмехнулась. – Меня тогда сильно отшлепали, но это того стоило. Больше он ко мне и на шаг не подошел, и убегал, едва видел меня.
- Ничего себе! – воскликнул Алан, с трудом укладывая услышанное в голове. – Не могу представить, что ты могла навредить кому-то!
- А то! Я была той еще оторвой, - засмеялась Розамунд, она посмотрела на Алана, в глазах снова горело веселье. – Я лазила по деревьям в соседском саду и рвала яблоки. Я была ловкой гимнасткой, на зависть всем детям, и благодаря этому меня никогда не догоняли хозяева сада, и я могла прокормить своих сестер.
Алану оставалось только снова с восхищением вздохнуть, представляя, как Розамунд ловкой обезьянкой убегает от взбешенных соседей с яблоками в карманах. А девушка продолжала.
- В конце концов, мне надоела эта жизнь, и я решила сбежать. Родители не уделяли нам никакого внимания, я сначала заботилась о своих сестрах, а потом подумала: «Пантеон, почему я должна заботиться о них, если в нашей семье еще трое братьев?». Я наказала им заботиться о сестрах, а сама сказала, что найду работу. Теперь я в цирке, и все свое жалование направляю домой. Лилия, моя сестра, отчитывается мне каждый месяц. Деньги исправно тратятся на еду и одежду, а не на игры и алкоголь, как сначала я боялась. Но пускай не думают, что я буду обеспечивать их до конца жизни. Жасмин уже вышла замуж, Примула тоже не испытывает недостатка женихов. Мне, конечно, особо не на что тратить деньги, но все-таки, - Розамунд устало потянулась, - все-таки моя настоящая семья здесь.
Алан улыбнулся. Семья. Значит, Розамунд считает и его членом своей семьи.
- И что ты купишь для себя, когда появится такая возможность? – с интересом спросил Алан. Розамунд, недолго думая, ответила:
- Краски. Я очень люблю рисовать.
5.
Тем летом они остановились в живописном уголке в Гернсэте, где-то на севере страны. Тут были великолепные виды – горы, водопады. Цирк раскинул свои шатры недалеко от деревни и слева от леса. Недалеко был обрыв, откуда выходил замечательный вид на окружающую природу.
- Розамунд, может прогуляемся к обрыву? - как-то сказал Алан, подойдя к акробатке после тренировки. Его сердце наполнялось теплотой, когда он видел ее. Она стала уже совершенно взрослой девушкой, и он не мог отвести взгляда от ее красивой фигуры, скрытой под синим комбинезоном. Когда она смотрела на него, лицо Алана становилось красным, как закатное солнце. Молодой артист цирка понимал, что был влюблен в нее.
Но существовало одно «но». Она была старше Алана на три года. Она была словно из другой вселенной, недостижимой, как звезды. Пока он стоял на арене, она парила над зрителями, делая изумительные пируэты в воздухе. Ему никогда бы в жизни не хватило смелости сказать ей в глаза, что он влюблен.
Розамунд, в сравнении с ровесницами, с опозданием приняла тот факт, что является очень красивой девушкой и может вызывать трепет у сильной половины человечества. Почему она не понимала этого раньше, для Алана было загадкой. Факт оставался фактом – в семнадцать лет, когда многие девушки уже становятся женщинами, женами и мамами, она впервые поняла, что значат все эти завороженные взгляды в ее сторону.
И из всех этих взглядов она предпочла Маркуса.
Маркус в свои семнадцать официально считался самым красивым, при первом же появлении на сцене, юные зрительницы исходили от восторженных вздохов. Маркус обожал манипулировать ими, показывая опасные трюки. Казалось, что испуганные визги, доносившиеся из зрительного зала, хорошенько так тешат его самолюбие. Алан всегда пренебрежительно закатывал глаза. Какие могут быть опасности у Маркуса. Максимум надорвет себе спину. Хорошо бы!
И он бы не испытывал бы ничего к нему, кроме пренебрежения, если бы тем роковым летом Розамунд на вопрос Алана «может прогуляемся к обрыву», та не ответила, отводя взгляд:
- Нет, Алан. Я уже иду гулять с Маркусом.
Как же так? Почему человек, излучающий тепло и свет, предпочел такого идиота, как Маркус? Маркуса, которому нравится красоваться перед девчонками. Самовлюбленного Маркуса, который так бесит Алана!
В тот момент нефелим-полкуровка сжал кулаки, но лицо его осталось непроницательным.
- Значит в другой раз? – без всякой надежды уточнил Алан. Он знал, что не будет другого раза. Черные глаза Розамунд не смотрели на него, ее мысли явно бродили далеко отсюда. Где-то там, где был Маркус, не Алан.
- Да, конечно, - довольно убедительно сказала Розамунд. Камень может быть и поверил, но Алан сразу же распознал ложь.
Первая любовь, к тому же безответная, весьма мучительна. Алан потерял всякий аппетит, а на репетициях выглядел не самым лучшим образом. Его мысли всегда бродили вдали от цирка, он думал о Розамунд, о Маркусе, о том, что они где-то сидят рядом, держатся за руки…
- Не отвлекайся! – одернул его напарник, который играл роль главного задиры. В жизни этот член труппы относился к Алану вполне нейтрально, хоть и был заносчивым.
- Да, простите, - Алан извинился и сел на стул. Сейчас нужно было прогнать сценку с чаепитием. Напротив него уже сидели три его напарника, три «задиры», как он называл их про себя. Во время представлений у них был безумно глупых грим, который всегда Алану казался несмешным. Как можно смеяться над такой ерундой? Но людям почему-то нравилось…
- О чем ты мечтаешь? Ты играешь роль недалекого, но все-таки ты не должен быть в прострации! – возмущался второй задира. А третий просто играючи ткнул в него желтым зонтиком. Как же Алана бесил этот желтый зонт, незаменимый атрибут третьего задиры.
- Да-да, я понял, давайте продолжим, - отвел глаза Алан и посмотрел в сторону зрительного зала. Босс сегодня присутствовал на репетиции, но не смотрел в их сторону. Он что-то обсуждал с конферансье насчет их предстоящих номеров. Слух полувеликана уловил вдруг имя Розамунд.
- …Я думаю, ее хорошо оставить на конец программы. В прошлом городе ее приняли с огромным восторгом, - говорил Босс, поправляя оборки на своем сверкающем костюме. Даже в обычный день он выглядел экстравагантно, как и полагается главе цирка.
- Обычно мы ставим на конец львов. Вы уверены, что Саймор не обидеться? – немного заискивающе уточнял конферансье. Все в цирке знали, что он и Саймор лучшее друзья. Конечно же он будет защищать друга.
- Ты же видишь, как он стар. И эти львы… В Гернсэте странное отношение к цирковым животным, здешний народ считает это варварством. Будет хорошо, если мы вообще отменим львов.
- Заменить львов на какую-то акробатку!? – возмутился конферансье. – Она не такой профессионал, как Саймор. Послушайте, сэр. Я всегда был честен и прям с вами. В рыжей голове этой девушки гуляет ветер. Я слышал, что она с Маркусом…
- Не желаю слушать, кто с кем в этой труппе гуляет и спит, - поднял руку в знак протеста Босс. – Меня это не касается. Пока это не мешает работе, конечно.
- Но…, - хотел было что-то сказать конферансье, но Босс перебил его.
- Розамунд будет выступать в финальном номере, и точка. Я передумаю, только если вдруг узнаю, что она беременная. А пока все на этом.