Первое — чтобы систематизировать и расширить знания. Хорошо. Но ведь ты сейчас не в том возрасте в смысле науки, когда людей водят за ручку. Ты сам кого хочешь можешь повести за ручку! И вся литература в твоем распоряжении, а лаборатория есть на заводе. Кто тебе мешает работать самостоятельно? Вечера все твои. Ты сам всегда говоришь: «Все в наших руках!»
Второе — тебе нужно общение с большими учеными, ты должен коснуться чистых снеговых вершин науки. На здоровье! Будешь сам ученым, и большие ученые будут неизбежно для тебя доступны, только не сию минуту, конечно! Хочешь быть ученым — будь им! Тихо! Не пищи… И горным воздухом науки еще надышишься!
Третье — диплом.
— Ох, как он мне нужен! Ведь руки развяжет…
— Не перебивай! Будет у тебя диплом без всякого университета!
— Как это так?
— Да так! Будешь сдавать в менделеевском, где я учусь, экстерном! Ведь вытянешь?
Брат долго молча смотрел на Володю.
— Неужели это возможно? А Ольга?
— Ну, друг мой! Ведь зачислять-то тебя не будут? А до экзаменов наверняка допустят. И потом у нас атмосфера как-то проще. Кстати, ты сможешь посещать любые нужные тебе лекции, а ненужные можешь не посещать. И сдавать будешь тогда, когда приготовишься. Вот тебе и плюсы! Ну, как?
И они пустились в обсуждение всех подробностей. Володя сходил на кухню, вскипятил чайник, и они пили совсем коричневый крепкий чай в широких зеленых чашках.
— Конечно, все это будет непросто, — говорил Володя.
— А что бывает просто? — сказал брат. — Зачем мне баранье счастье без борьбы?
— А то, что ты уже связан с промышленностью, это хорошо. В промышленности нужны люди с фантазией. Ты можешь перспективно мыслить. Ты сможешь такого наворотить — будь здоров!
Брат засмеялся. Ему захотелось поскорей начать «наворачивать».
Брат шагал по темному городу. Ему дышалось легко — беды больше не было. Они с Володей рассыпали ее. И теперь он перешагнул через обломки и шел дальше.
Дома были темные, а небо светлело и начинало разгораться.
Брат поднял голову к небу, в котором медленно, победно менялись краски, раскинул руки да вдруг как завопит: «Все в наших руках!» Оглянулся — никого нет. Поправил кепку, засунул руки в карманы и вполне прилично зашагал домой.
А небо уже стало бронзовым и разгоралось все грознее, все веселее!
7
Звонок на рассвете
У нас появился телефон. Черный, блестящий, новенький. Он был чужим в нашей старой, тихой квартире, но держался начальником. Он не одобрял облезлых стен и скрипучего гардероба в передней. Он потребовал, чтобы над ним в коридоре повесили электрическую лампочку. Брат включил ее и тут же сдернул с сундука под телефоном совершено облысевший коврик. Сундук он застелил клетчатой скатеркой, которая украшала некогда стол интересного денди.
Голос у телефона был резкий, деловой, не домашний. Этот голос шел из тех страшных для меня мест, которые назывались «учреждения». В одном из них, в научно-исследовательском институте, работал теперь брат, и там, невидимо для меня, проходила его главная жизнь.
Сперва я боялась телефонных звонков, как боялась учителей, директоров, всякого начальства, и начинала метаться: а что я должна сделать? Потом ничего, привыкла.
С телефоном вместе появились у нас в квартире слово «полимер» и еще имя — Иван Степанович. Собственно, имя это я слышала и раньше, но теперь оно прямо-таки поселилось у нас.
Если в ответ на звонок раздавалось: «Здравствуй, Иван Степанович!», то звонить я шла на улицу, в телефонную будку. Сорок минут, час — меньше они не разговаривали. И все время слышалось — полимеры, полимеры… Это слово было тогда, новым и необыкновенным.
Брат не сидел теперь уютно после работы и не копался в марках (у него была недурная коллекция), не приглашал меня слушать радио, не ходил в кино и к приятелям, и у него сейчас никто не бывал. Он словно сбросил с себя все, что у него было спокойного, домашнего, и голос у него стал какой-то новый, телефонный, и он был все время взвинчен, наэлектризован, он стал таким же деловым, как телефон. По вечерам он сидел за столом, напряженно согнувшись, быстро листая книги, быстро записывая что-то, виден был только затылок, поднятые плечи, груда книг и бумаг сбоку. Подойти к нему было страшно, как к оголенному проводу, — того и гляди дернет током.
— Не хочешь — не говори! — сказала я брату. Мы сидели за столом, я наливала ему суп, а даже звери в зоопарке добрее к тем, кто их кормит. — Не хочешь — не говори. Но должна же я знать, что происходит!