Она улыбнулась, на сей раз уже не застенчиво, а в своей обычной манере: бросила быстрый многозначительный взгляд — и тут же загадочно отвела глаза. Отношение Грейс к этой улыбке, которую она давно мысленно именовала «изысканной», прошло в свое время стадии недоверия, замешательства, благоговения и старательного подражания.
— Что ж, очень мило с твоей стороны, — сказала Грейс, но на самом деле в тот момент так до конца и не поняла, о чем именно идет речь.
Лишь после того, как ужин был съеден, а посуда вымыта и Марта ушла на вокзал, окруженная вихрем косметики, багажных сумок и торопливых прощаний, — лишь после этого Грейс начала понемногу догадываться о смысле подарка.
Она долго и со вкусом принимала ванну, потом долго вытиралась, вертясь перед зеркалом, исполненная прежде неведомого тихого возбуждения. В своей комнате она извлекла из белой коробки, на вид дорогой, и из шуршащей оберточной бумаги кое-что из приданого: полупрозрачную ночную сорочку из белого нейлона и такой же пеньюар, — надела их и вернулась к зеркалу. Она еще никогда ничего подобного не надевала и ничего подобного не ощущала, и при мысли о том, что Ральф увидит ее такой, она метнулась на кухню, налить себе стаканчик сухого хереса, который Марта берегла для коктейльных вечеринок. Затем Грейс потушила везде свет, оставив только одну лампу, со стаканом в руках опустилась на диван и, устроившись поудобнее, стала ждать Ральфа. Спустя некоторое время она встала, принесла бутылку хереса и поставила на кофейный столик, на поднос, вместе со вторым стаканом.
Ральф покинул контору немного расстроенным. Он как будто ждал большего от пятницы накануне свадьбы. Премия оказалась вполне приличной (хотя втайне он рассчитывал получить в два раза больше), а за обедом парни купили ему выпить и шутили, как и положено («Да брось, Ральф, не переживай так, могло быть и хуже»), но все равно хотелось настоящего праздника. И чтобы там были не только парни из конторы, но и Эдди, и все его друзья. Вместо этого ему предстояло просто встретиться с Эдди в «Белой розе», как и каждый божий день, потом поехать домой, взять у Эдди чемодан, поесть, а потом снова тащиться на Манхэттен только для того, чтобы час-другой провести с Грейс. Когда Ральф вошел в бар, Эдди там не было, и одиночество кольнуло еще острее. Он угрюмо тянул пиво и ждал.
Эдди был его лучший друг — и идеальный шафер, ведь он следил за развитием их с Грейси отношений с самого начала. Кстати, именно в этом баре прошлым летом Ральф рассказал ему об их первом свидании:
— Ух, Эдди, ты бы видел, какие у нее буфера!
Эдди расплылся в улыбке:
— Так-так… А что соседка?
— Ой, Эдди, нет, соседка тебе не понравится. Страшненькая. И кажется, много о себе думает. Зато вот другая, крошка Грейси… Нет, старик, я ее застолбил.
Половину удовольствия от каждого свидания — или даже больше, чем половину, — составляло удовольствие рассказать Эдди, как все прошло, кое-где приврать, спросить тактического совета. Однако отныне это удовольствие, как и многие другие, останется в прошлом. Грейси обещала, что после свадьбы разрешит ему хотя бы один вечер в неделю проводить с друзьями, но все равно это будет уже совершенно другое. Девчонкам попросту не дано понять, что такое дружба.
В баре висел телевизор, показывали бейсбол. Ральф бессмысленно смотрел в экран. От боли и чувства утраты в горле набухал комок. Почти всю жизнь отдал он мальчишеской, а затем и мужской дружбе, старался быть хорошим парнем, а теперь все лучшее позади.
Наконец кто-то отвесил Ральфу крепкий дружеский щелчок по заду — фирменное приветствие Эдди.
— Что скажешь, красавчик?
Ральф сощурился в гримасе вялого презрения и медленно повернулся к приятелю:
— Что стряслось-то, умник? Заблудился?
— А чё? Ты спешишь куда-то? — Произнося слова, Эдди едва шевелил губами. — Две минуты не подождать? — Ссутулившись на барном стуле, он кинул бармену четвертак. — Джек, плесни стаканчик!
Некоторое время они пили молча, глядя в телевизор.
— А мне премию дали, — сказал Ральф. — Пятьдесят долларов.
— Правда? Здорово.
Бэттер сделал страйк-аут; иннинг закончился и началась реклама.