Миссис Кук сияла от гордости.
– А это знаменитый Бульдог Уошер, – продолжал Джон Кент Кук. – Он…
– …единственный в истории американского футбола попал в Галерею славы «Редскинз», не сыграв за команду ни одного матча, – закончил за него Лоренс.
Бульдог расплылся в улыбке.
– Знаете, господин президент, – продолжал Кук, – мне так и не удалось придумать такой вопрос о «Редскинз», на который Бульдог не смог бы ответить.
– А вообще кто-нибудь когда-нибудь ставил вас в тупик своими вопросами? – спросил президент.
– Все время пытаются, господин президент, – ответил Бульдог. – Да, вот буквально вчера один человек…
Прежде чем Бульдог успел закончить фразу, Лоренса тронул за локоть Энди Ллойд:
– Простите, что прерываю вашу беседу, сэр, но мне только что сообщили, что президент Зеримский прибудет через пять минут. Вам и мистеру Куку пора бы проследовать к северо-восточному входу.
– Да, конечно, – сказал Лоренс. И добавил, обращаясь к Бульдогу: – Мы еще продолжим нашу беседу.
– Тесновато здесь, – крикнул Коннор, перекрывая шум работавшего под потолком вентилятора.
– Да уж, – сказал Арни Купер, приканчивая свою колу.
– Ожидаете сегодня неприятностей?
– Нет, не думаю. Конечно, мы будем держать ухо востро, когда оба президента выйдут на поле, но они там пробудут всего минут восемь.
Коннор кивнул и задал еще несколько безобидных вопросов, внимательно прислушиваясь к бруклинскому акценту Арни и особенно – к характерным выражениям, которые он то и дело вставлял в свою речь.
Пока Арни расправлялся с куском шоколадного торта, Коннор выглянул в щель между вращающимися рекламными щитами. У большинства агентов Секретной службы был перерыв на завтрак. Коннор сосредоточил внимание на ближайшей осветительной вышке: на ней он заметил Брэда. Он внимательно слушал агента, который показывал на ложу владельца клуба.
Коннор повернулся к Арни:
– Я еще зайду к вам в начале игры. Вас устроят несколько сандвичей, кусок торта и кока-кола?
– Да. Только не переусердствуй с тортом.
Над стадионом прозвучала сирена, предупреждавшая о том, что уже половина одиннадцатого и пора открывать ворота. Трибуны начали наполняться болельщиками. Коннор поставил пустую банку из-под кока-колы на поднос.
– Я принесу ленч к началу игры, – сказал он.
– Давай, – ответил Арни, разглядывая в бинокль собирающуюся внизу толпу. – Но приходи, только когда президенты уже вернутся в ложу. Пока они на поле, посторонним находиться на «Джамботроне» запрещено.
– О'кей, – сказал Коннор.
Он посмотрел на часы и быстрым шагом пошел по галерее. Дойдя до лифта, Коннор нажал кнопку. Через сорок семь секунд появился подъемник. Он поставил в него поднос и нажал кнопку еще раз. Лифт медленно пошел вниз.
Коннор был одет в длинный белый халат и фирменную кепку «Редскинз», поэтому никто не обратил на него внимания, когда он не торопясь продефилировал мимо буфета к двери с надписью «Посторонним вход воспрещен». Оказавшись за дверью, он запер ее изнутри. В темноте он бесшумно прокрался по узкой галерее и остановился в нескольких шагах от входа на «Джамботрон». Внизу огромная стальная балка держала на себе массивный экран.
Коннор постоял так несколько секунд, держась за перила, а потом опустился на колени. Наклонившись вперед, он обеими руками ухватился за балку и осторожно переполз на нее.
Он мог разглядеть рукоятку, но абсолютно не был уверен, что обозначенный на чертежах люк существует на самом деле. Коннор медленно пополз по балке, преодолевая сантиметр за сантиметром. Он ни разу не взглянул вниз, в разверзшуюся под ним пятидесятиметровую пропасть.
У конца балки он опустил ноги и крепко обхватил ими мощную стальную конструкцию, как если бы ехал верхом на лошади. Он сделал глубокий вдох и потянул за рукоятку. Крышка плавно отодвинулась, и за ней действительно оказался люк. Коннор осторожно протиснулся внутрь и закрыл его.
Он почти сорок пять минут лежал внутри полой стальной балки, в полусотне метров над землей, и с трудом мог пошевелиться, чтобы посмотреть на часы.
Зеримский поздоровался за руку со всеми, кто был ему представлен, и даже смеялся над остротами Джона Кента Кука. Он запомнил всех гостей по именам и на вопросы отвечал с улыбкой. «Так принято в Америке», – говорил ему Титов.