Дверь распахнулась, и в камеру вошел Болченков. У него в руках были большая дорожная сумка и потертый кожаный кейс.
– Как видите, я вернулся, – сказал он, усевшись напротив Коннора и закурив. – Со времени нашей последней встречи в вашем деле открылись новые интересные обстоятельства, о которых, как мне кажется, интересно будет узнать и вам.
Болченков поставил сумку и кейс на пол.
– Администратор отеля «Националь» сообщил, что эти две вещи остались невостребованными.
Коннор приподнял бровь.
– Как я и предполагал, – сказал начальник милиции, – когда мы показали портье вашу фотографию, он подтвердил, что помнит, как похожий на вас мужчина оставил сумку. Про кейс он ничего не знает.
Болченков открыл кейс – в нем лежала винтовка «Реминг-тон-700». Коннор смотрел прямо перед собой, разыгрывая полнейшее равнодушие.
– Я ни на секунду не сомневаюсь в том, что вам по роду вашей деятельности и раньше приходилось иметь дело с этой маркой оружия. В то же самое время я полностью уверен: вы никогда не видели вот этой конкретной винтовки. Даже новичку ясно, что вас подставили.
Болченков глубоко затянулся.
– В ЦРУ, очевидно, считают нас конченными тупицами. Неужели они хоть на минуту представили, что нам не известно, кто такой Митчелл на самом деле? Тоже мне атташе по культуре! – фыркнул он. – И еще: Виктор Зеримский победил на выборах.
Коннор вымученно улыбнулся.
– Я с трудом представляю, чтобы на своей инаугурации он предложил вам кресло в первом ряду, – продолжал милиционер. – Может быть, мистер Фицджеральд, пришло время рассказать нам свою часть истории.
6
Президент Зеримский с важным видом вошел в зал. Его коллеги повскакивали со своих кресел, стоявших вокруг длинного дубового стола. Они аплодировали до тех пор, пока он не уселся под извлеченным из запасников Пушкинского музея портретом Сталина.
– Официально я вступаю в должность лишь в следующий понедельник, – начал Зеримский, – но есть несколько вопросов, которые я намерен решить незамедлительно.
Он повернулся к коренастому человеку, который тупо смотрел прямо перед собой. Когда-то Иосиф Плесков был телохранителем Зеримского, но, застрелив троих покушавшихся на жизнь его босса в Одессе, он на следующее утро проснулся членом политбюро.
– Иосиф, мой старый друг, – сказал Зеримский, – ты будешь министром внутренних дел.
Плесков лучезарно улыбнулся. Так улыбаются дети, получившие в подарок новую игрушку.
– Иосиф, твоей главной заботой будет борьба с организованной преступностью. Для начала хорошо бы арестовать Николая Романова по кличке Царь.
Плесков задумался – проще было бы Царя убить.
Зеримский обвел взглядом сидящих за столом людей.
– Лев, ты будешь новым министром юстиции.
Лев Шулов нервно улыбнулся. В этот момент в зал вошел Дмитрий Титов и что-то прошептал Зеримскому на ухо. Зеримский рассмеялся:
– Звонит президент Соединенных Штатов. Хочет меня поздравить.
Зеримский снял трубку стоявшего рядом с ним телефона.
– Господин президент.
– Это вы, Виктор?
– Это президент Зеримский. С кем имею честь?
– Это Том Лоренс, – произнес президент США, состроив недоуменную гримасу госсекретарю и руководителю аппарата, которые внимательно слушали разговор по параллельным трубкам.
– Доброе утро. Чем могу быть вам полезен?
– Хочу присоединиться к поздравлениям, которые вы, должно быть, во множестве получаете после столь убедительной победы. Я очень хотел бы, Виктор, поближе познакомиться с вами.
– Тогда вам следует иметь в виду, что по имени ко мне обращается только родная мать.
– Извините, – сказал Лоренс. – Как бы вы хотели, чтоб я к вам обращался?
– Так же, как, по вашему мнению, должен обращаться к вам любой незнакомый человек.
– Попробуйте сменить тон, господин президент, – посоветовал госсекретарь, прикрыв трубку рукой.
– Я надеюсь, в скором времени мы найдем возможность встретиться.
– Я обдумаю ваше предложение, – сказал Зеримский. – Передайте руководителю своего аппарата, чтобы он связался с товарищем Титовым, который отвечает за организацию моих встреч с лидерами иностранных государств.
– Да, конечно, я передам, – сказал Лоренс.
– До свидания, господин президент, – сказал Зеримский.
– До свидания… господин президент, – ответил Лоренс.
Положив трубку, Зеримский обратился к руководителю своей администрации:
– Позвонит Энди Ллойд и пригласит меня в Вашингтон. Примите приглашение.
Титов кивнул.
– Я хочу, – сказал Зеримский, – чтобы Лоренс как можно скорее понял, с кем имеет дело. А начну я с того, что провалю в Сенате его законопроект о разоружении.
Он позволил своим подчиненным немного поаплодировать, а затем жестом прервал овацию:
– Пора обратиться к внутренним проблемам – они для нас гораздо важнее. Я считаю, что наши граждане тоже должны получше узнать своего нового правителя.
Он повернулся к вновь назначенному министру юстиции:
– Где этот киллер, который пытался меня убить?
– В «Крестах», – ответил Шулов.
– Он будет первым, кого мы покараем публично, – сказал Зеримский.
– Но у милиции пока нет доказательств, что он…
– Доказательства должны появиться.
– Понял, господин президент, – сказал новый министр юстиции и нерешительно добавил: – А какой нужен приговор?
– Смертная казнь, конечно, – сказал Зеримский. – По вынесении приговора сообщите прессе, что я лично буду присутствовать на казни.
– А когда казнь? – спросил министр юстиции. Зеримский полистал органайзер.
– В пятницу в восемь утра.
Через несколько секунд после ухода Болченкова в камеру Коннора вломились три здоровых мужика. Двое из них стащили Коннора с койки и швырнули на стул, на котором недавно восседал Болченков. Они заломили ему руки за спину и надели наручники.
Коннор впервые в жизни увидел опасную бритву. Двое громил пригнули ему голову, а третий ржавым лезвием наголо выбрил его. Еще долго после их ухода по лицу Коннора струилась кровь.
В конце концов Коннор уснул. Он не мог сказать, сколько времени проспал. Следующее воспоминание – его подняли с пола и снова швырнули на стул. Все тот же головорез длинной толстой иглой наколол Коннору на левом запястье номер 12995. При этом он обращался с Коннором так же нежно, как и во время бритья.
Вернувшись в третий раз, тюремщики вытолкали его из камеры в длинный темный коридор. Коннор пытался не думать о том, каковы их дальнейшие планы. В представлении на награждение лейтенанта Фицджеральда Почетной медалью Конгресса говорилось, как бесстрашно лейтенант вел в атаку своих солдат, как спас жизнь другому американскому офицеру и совершил потрясший всех побег из вьетнамского лагеря для военнопленных. Но Коннор-то знал, что бесстрашных людей не бывает. В лагере он продержался год пять месяцев и два дня – но тогда ему было двадцать два, а в двадцать два года кажется, что ты бессмертен.
Когда его вытолкали на улицу, первое, что увидел Коннор в лучах утреннего солнца, была виселица, над возведением которой трудилась команда заключенных. В тюремный двор въехала милицейская машина, и один из громил впихнул его на заднее сиденье. К удивлению Коннора, в автомобиле сидел начальник милиции.
Болченков подался вперед и сказал шоферу:
– Во Дворец правосудия.
Появившись в понедельник в Лэнгли, Джоан Беннетт прямиком направилась в библиотеку. В течение следующих девяти часов ей предстояло изучать пришедшие по электронной почте выжимки из свежих ближневосточных газет. Она выискивала все упоминания о Соединенных Штатах и, если материал казался ей важным, отсылала его начальству на третий этаж. Это была утомительная, отупляющая работа, но Джоан не хотела радовать Гутенберга своей отставкой.
Незадолго до полуночи, когда у Джоан начинался обеденный перерыв, она изучала стамбульскую «Ньюс», единственную в Турции англоязычную газету. Внезапно ей в глаза бросился заголовок: «Киллер идет под суд». В статье говорилось о южноафриканском террористе, представшем перед судом по обвинению в покушении на нового президента России. Эта история не вызвала бы у нее интереса, если бы не карандашный портрет обвиняемого, помещенный в газете в качестве иллюстрации.