Коннор внимательно осмотрел галерею и спрятался за массивной статуей Ленина. Он выглянул из-за поднятой руки статуи, чтобы проверить, хорошо ли оттуда будет видно Зеримского. «Как все просто», – подумал он.
– Вам надо будет приехать сюда заблаговременно и до начала банкета изображать официанта, – сказал Романов.
Коннор кивнул. У лифта он сказал Романову:
– Я извещу вас о том, какой вариант я выбрал.
Алексей Романов удивленно на него посмотрел, но ничего не сказал.
Коннор позвонил Романову в начале первого ночи. Судя по всему, русский был доволен, что их мнения совпали.
– Я скажу шоферу, чтобы он забрал вас в половине четвертого. К четырем надо быть в посольстве.
Коннор повесил трубку. Если все пойдет так, как он запланировал, к четырем президент будет уже мертв.
Посол тихо постучал в дверь, за которой располагались апартаменты Зеримского, но ему никто не ответил. Он набрался смелости и постучал чуть громче. Затем нерешительно приоткрыл дверь. В тусклом свете, проникавшем в спальню с лестницы, посол увидел, что Зеримский лежит в постели. Было четыре часа утра.
– Не дай вам Бог побеспокоить меня из-за пустяка, – сказал российский президент.
– Вам звонят из Санкт-Петербурга, – сказал посол. – Некто Степан Иваницкий. Он говорит, это срочно.
– Выметайтесь!
Зеримский поднял трубку стоявшего у кровати телефона. Посол вышел в коридор и закрыл за собой дверь.
– Степан, что это ты в такую рань?
– Царь умер, господин президент. – Голос Иваницкого был абсолютно бесстрастным. А ведь Николай Романов приходился ему дядей.
– Где? Когда? Как?
– Около часа назад. В Зимнем дворце. Бесцветная жидкость наконец сделала свое дело. – Иваницкий помолчал. – Я почти год платил дворецкому.
Несколько мгновений Зеримский обдумывал услышанное.
– Хорошо. Для нас это наилучший вариант.
– Я бы согласился с вами, господин президент, если бы его сын был не в Вашингтоне. Я мало что могу сделать, пока он не вернулся.
– Эта проблема, возможно, решится сегодня вечером, – сказал Зеримский.
– Они клюнули на нашу приманку?
– Да. К сегодняшнему вечеру я избавлюсь от них обоих.
– Обоих?
– Да, – ответил Зеримский. В конце концов, когда еще представится такая возможность – два раза увидеть, как умирает один и тот же человек?
– Жаль, что меня там не будет.
– Это куда интереснее, чем смотреть на его друга, болтающегося на веревке, – сказал Зеримский. – Вообще-то, Степан, эту поездку можно будет считать чрезвычайно успешной, особенно если…
– Я обо всем позаботился, господин президент, – сказал Иваницкий. – Вчера я распорядился, чтобы прибыль от ельцинских нефтяных и урановых контрактов шла на ваш счет в Цюрихе. Если только Алексей не отменит мои приказания, когда вернется.
– Если он не вернется, он и не сможет этого сделать, да? – Зеримский положил трубку и через несколько минут снова провалился в сон.
Телефон разбудил Коннора в шесть утра. Он встал и отодвинул уголок занавески. Два белых БМВ стояли на противоположной стороне улицы, как и вчера вечером. К шести утра их пассажирам, должно быть, очень хотелось спать.
Он принял душ, насухо вытерся и оделся. Теперь на нем были джинсы, синяя рубашка, толстый свитер, черные носки и черные кроссовки.
Он прошел на кухоньку, налил себе стакан грейпфрутового сока, насыпал в тарелку кукурузных хлопьев и залил их молоком. В утро перед операцией он всегда ел одно и то же. Это помогало ему обрести уверенность в том, что и на сей раз все пройдет гладко.
Коннор положил в задний карман джинсов три стодолларовые бумажки, монету в 25 центов и получасовую аудиокассету и навсегда покинул конспиративную квартиру. Без десяти восемь он не торопясь пересек улицу и подошел к первому из двух БМВ.
– Мне надо в центр, – сказал он.
Человек, сидевший на заднем сиденье, кивнул. Шофер включил первую передачу, и БМВ влился в поток машин на Висконсин-авеню. Второй БМВ неотступно следовал сзади.
Коннор обратил внимание на то, что его охранники с каждым днем теряют бдительность. Каждое утро примерно в одно и то же время он вылезал из машины на углу 21-й улицы и Дюпон-серкл, покупал «Вашингтон пост» и снова садился в машину. Вчера человек на заднем сиденье даже не потрудился вылезти вместе с ним.
Теперь оба автомобиля еле тащились бампер к бамперу. В противоположном направлении поток машин двигался гораздо резвее. Ему надо было точно рассчитать свои действия.
Коннор знал, что светофоры на подходе к Дюпон-серкл переключаются каждые тридцать секунд. На зеленый свет за это время успевало проехать двенадцать, максимум шестнадцать автомобилей.
Когда зажегся красный, Коннор насчитал впереди семнадцать машин. У него на лице не дрогнул ни один мускул. Включился зеленый, но поток был настолько плотным, что их БМВ продвинулся лишь на несколько метров вперед. Только восемь машин успели проскочить на зеленый свет.
У Коннора в распоряжении было полминуты. Он повернулся к охраннику, улыбнулся и показал пальцем на продавца газет. Охранник кивнул. Коннор вылез на тротуар и неторопливо пошел к старику-газетчику. Он сосредоточил внимание на встречном потоке, пытаясь предугадать, сколько машин будет перед светофором, когда снова зажжется красный свет. Коннор сунул газетчику четвертак, получил свою «Пост» и пошел обратно по направлению к первому БМВ. В этот момент зажегся красный и движение остановилось.
Коннор засек нужную ему машину и побежал, петляя между неподвижными легковушками. Он остановился у свободного такси, стоявшего седьмым на светофоре. Двое охранников из второго БМВ выскочили из машины и бросились вдогонку за Коннором, но в этот момент светофор на Дюпон-серкл переключился на зеленый.
Коннор впрыгнул на заднее сиденье такси.
– Поезжай прямо, – крикнул он. – Если сейчас проскочишь светофор, получишь сотню.
Водитель проскочил на зеленый. Оба БМВ с визгом развернулись посреди дороги, но на светофоре уже зажегся красный свет, и путь им был прегражден.
Пока все шло по плану.
Такси повернуло налево на 23-ю улицу, и Коннор попросил водителя остановиться, протянул ему сто долларов и сказал:
– Поезжай прямо в аэропорт Даллеса. Если заметишь позади белый БМВ, не давай ему себя обогнать. В аэропорту остановись на минуту у зала вылета, затем потихоньку возвращайся в город.
– Как скажешь, – таксист убрал деньги в карман. Коннор вылез из машины, перебежал на противоположную сторону улицы и остановил другое такси. Когда он захлопнул дверь, мимо пронеслись оба БМВ, преследующие первого таксиста.
– И куда бы вы хотели отправиться в это прекрасное утро?
– На Стадион Кука.
Когда вошел Зеримский, все трое мужчин встали. Он жестом усадил их, а сам сел за стол посла.
– У меня для вас печальные новости, Алексей, – сказал Зеримский. – У вашего отца ночью случился сердечный приступ, и он умер по дороге в больницу.
Романов склонил голову. Зеримский встал, неторопливо подошел к осиротевшему бандиту и сочувственно похлопал его по плечу.
– Я буду скорбеть, – сказал Зеримский. – Он был великим человеком.
Романов еще ниже склонил голову в знак признательности президенту.
– Теперь его корона перешла к вам, Алексей. Постарайтесь, чтобы ни у кого не возникало сомнений, кто в России новый царь.
Романов поднял голову и улыбнулся. Время скорби вышло.
– Будем надеяться, – добавил Зеримский, – сегодня вечером все пройдет так, как задумано.
– Ничто не может нам помешать, – сказал Романов со значением. – Фицджеральд принял мой план. В четыре, пока вы будете на футбольном матче, он прибудет в посольство.
– Почему так рано? – спросил Зеримский.
– Нужно, чтобы все считали, что он из обслуживающего персонала. Когда Фицджеральд исчезнет из кухни незадолго до вашей прощальной речи, никто не должен обратить на это внимания.