— Чем-то похоже на игру. Не знаю, почему, но эти линии напоминают некоторые атаки в Джа-Ла.
Удивлённый тем, что говоривший — такой же пленник — уловил такую существенную особенность, Ричард вопросительно взглянул на него.
— Будучи конюхом, — начал тот объяснять, — приходится понимать лошадей, ежели хочешь их подковать. Лошадь ты не спросишь, что её беспокоит, но, если присмотреться внимательнее, подмечаешь, например, как она двигается. Через какое-то время ты уже понимаешь, что значит этот язык жестов. Обращая внимание на такие детали, можно не опасаться, что лошадь неожиданно укусит или лягнёт тебя.
— Очень хорошо, — проговорил Ричард. — Собственно, это как раз и есть то, что я делаю. Я собираюсь каждому из вас дать своего рода изображение силы.
— А откуда ты столько знаешь о знаках силы? — подозрительно спросил один из людей, Брюс.
Он был солдатом Ордена в составе команды — из тех, что спали в собственных палатках и которых уязвляла необходимость подчиняться указаниям ключевого — непросвещённого язычника, которого заковывали в цепи на ночь, словно животное.
— Люди здесь слишком уж много чести оказывают устаревшим поверьям о волшебстве и прочей ерунде, вместо того, чтобы обратиться на истинный путь, к Создателю, к своей ответственности и долгу по отношению к ближнему.
Ричард пожал плечами.
— Я имел в виду, что это просто моё представление, моя идея знаков силы. Я и хочу нарисовать на каждом то, что, мне кажется, выглядит силой, вот и всё.
Брюс, казалось, не удовлетворился ответом. Он указал на лицо Джонрока.
— А почему ты решил, что эти вот гнутые линии и прочее выглядит, как знаки силы?
— Да не знаю, — произнёс Ричард, пытаясь каким-либо образом прекратить поток вопросов, не раскрывая ничего действительно важного, — просто такая форма мне кажется выражающей силу.
— Это бессмыслица, — сказал Брюс. — Рисунки ничего не значат.
Несколько солдат из команды наблюдали за Брюсом, ожидая ответа Ричарда, будто оценивая сопротивление их ключевого.
Ричард улыбнулся.
— Ну, если ты считаешь, Брюс, что рисунки ничего не значат, может, у тебя на лбу я нарисую ромашку?
Все засмеялись — даже солдаты.
Брюс, вдруг несколько растерявший свою самоуверенность, метая взгляды на своих хихикающих товарищей, прочистил горло.
— Когда ты так это говоришь, я, кажется, понимаю, что ты имеешь в виду. Пожалуй, я тоже не откажусь от твоих рисунков силы, — он ударил кулаком в грудь. — Хочу, чтобы другие меня боялись!
Ричард кивнул.
— Они и будут, если вы всё сделаете так, как я говорю. Запомните, перед первой игрой другие команды наверняка увидят красную краску на наших лицах и сочтут это дурацкой выдумкой. Вы должны быть к этому готовы. Когда вы услышите их смех, пусть этот смех разбудит в вас ярость. Пусть эта ярость наполнит ваши сердца желанием затолкнуть им этот смех обратно в глотки. С первого нашего шага на поле команда противника, да и многие зрители, наверняка будут не просто смеяться, но и обзывать нас. Пусть. Нам того и надо. Пусть они нас недооценивают. И когда они будут смеяться над нами или обзывать нас — сохраните ту ярость, что почувствуете. Наполните ей свои сердца.
Ричард по очереди посмотрел в глаза каждому.
— Запомните, мы здесь ради победы на турнире. Мы здесь ради шанса сразиться с императорской командой. Только мы этого достойны. Те, кто будет смеяться над вами — бесполезное отребье игроков Джа-Ла.
Мы должны смести их, чтобы добраться до команды императора. Люди в первых играх стоят на нашем пути. Они на нашем пути и они смеются над нами.
Ступив на поле, позвольте их насмешкам звенеть в ваших ушах. Напитайтесь ими, но храните молчание. Не дайте им увидеть ни одной вашей эмоции. Придержите эти эмоции до нужного момента.
Пусть они считают нас дураками. Пусть лучше тешат себя, считая нас лёгкой добычей, забыв о тактике. Пусть их оборона ослабнет.
В момент начала игры точно, согласованно выплесните свою ярость на тех, кто осыпал вас насмешками. Мы должны ударить их во всю силу. Мы должны их сокрушить. Мы должны сыграть эту игру так, как будто играем с императорской командой.
Мы не можем выиграть этот первый матч с перевесом в очко или два, как обычно. Этого недостаточно. Нас не устроит эта жалкая победа. Мы должны быть несгибаемы. Мы должны их подавить. Мы должны втоптать их в землю. Мы должны побить их с перевесом минимум в десять очков.
Люди пооткрывали рты. Брови удивлённо поползли вверх. Такие победы случались только в детских играх. На этом же уровне ещё никогда не слышали о команде, игравшей с перевесом больше чем в четыре-пять очков.
— Каждый член проигравшей команды получает ударов плетью по числу проигранных очков, — сказал Ричард. — Я хочу, чтобы эта кровавая порка не сходила с языков всех остальных команд в лагере.
С этого момента никто уже не будет смеяться. Вместо этого встреча с нами будет тревожить каждую команду. В тревоге людям свойственно совершать ошибки.
Каждый раз, когда они будут допускать такую ошибку, мы с готовностью ударим. Не позволим им беспокоиться попусту. Воплотим в жизнь их худшие опасения. Пусть не зря будет каждая капля холодного пота без сна.
Вторую команду мы побьём в двенадцать очков. И тогда следующая команда будет бояться нас ещё больше.
Ричард указал красным пальцем на солдат в команде.
— Вы знаете эффективность такой тактики. Вы сокрушаете каждый город на своём пути, чтобы те, кому только предстоит быть завоёванными, тряслись от страха в ожидании. Ваша слава шла впереди вас, и они боялись одного вашего прибытия. Их страх позволял вам разгромить их ещё легче.
Солдаты заухмылялись. Теперь они воспринимали план Ричарда в понятных им образах.
— Нам нужно, чтобы все остальные команды боялись команды с раскрашенными красным лицами, — Ричард сжал в кулак свободную руку. — И когда придёт их очередь, мы сокрушим и их.
В неожиданно наступившей тишине люди сжали кулаки по его примеру и ударили в грудь в клятве сделать именно так. Все они хотели победить, у каждого на это была своя причина.
Но ни одна из этих причин ни в какое сравнение не шла с причиной Ричарда.
Он надеялся никогда не играть с командой императора — надеялся, что его шанс представится ему гораздо раньше — но должен был быть готовым идти и так далеко, если потребуется.
Он знал, что стоящий шанс мог и не представиться до тех пор. Так или иначе, он должен был гарантировать, что они дойдут до финального матча, когда у него было бы куда больше шансов.
Наконец Ричард вернулся к Джонроку и быстро закончил рисунок на его мускулистых руках несколькими эмблемами, символизировавшими массивную тяжёлую атаку.
— Я следующий, ладно, Рубен? — спросил один.
— А потом я, — вторил другой.
— По одному, — ответил Ричард. Пока я работаю, надо продумать нашу стратегию. Я хочу, чтобы каждый точно знал свою роль в игре. Мы все должны чётко знать план и следовать ему.
Мы должны определить условные знаки. Я хочу, чтобы мы были готовы рвануться на противника в первое же мгновение. Хочу смести их, пока они не успели ещё отсмеяться.
Каждый по очереди усаживался на опрокинутое ведро, давая Ричарду разрисовать лицо. К каждому Ричард подходил, словно рисунок был вопросом жизни и смерти. В общем-то, так оно и было.
Вся команда прониклась рассуждениями Ричарда. Серьёзность воцарилась среди них, пока они молча сидели, наблюдая, как их ключевой изображает — и знал об этом лишь сам Ричард — самые смертоносные идеи, какие ему были известны.
Даже не понимая языка этих символов, они осознавали значение того, что вершил Ричард. Они видели, что каждый из них выглядел устрашающе.
Когда со всеми было покончено, Ричард понял, что это выглядит, как практически полное собрание орнаментов, составляющих танец со смертью, перекликающееся с элементами шкатулок Одена.
Остались лишь символы, которые он хранил для себя — опаснейшие удары танца — те самые, что разили саму душу противника.
Один из солдат в команде предложил Ричарду отполированный кусок металла, чтобы он мог видеть себя, нанося знаки танца со смертью. Он окунул палец в красную краску, словно в кровь.