Мой приятель Майк отделался условным наказанием, потому что это было его первым делом – по крайней мере, первым, о котором узнали – и потому, что сказали, что он на него никогда бы не решился, если бы я его не подбил. Сказали, что я представляю угрозу для честных парней вроде Майка, шляющихся руки в брюки, чтобы карманы казались пустыми, нагнув голову, словно в поисках монет, чтобы засунуть в карманы, в рваном свитере и с падающими на лицо волосами, чтобы они могли подкатить к какой-нибудь женщине и выпросить шиллинг, потому что им нечего есть. Еще сказали, что это я задумал это дело, что я могу подговорить, кого хочешь, но Богом клянусь, что это нет так. Ведь после того как я по-идиотски спрятал деньги, ясно же, что мозгов у меня не больше, чем у мошки. И меня, со всеми моими закидонами, отправили в колонию для несовершеннолетних, потому как, по правде сказать, я уже успел побывать в предвариловке для малолеток, хотя это совсем другая история, и если я ее когда-то расскажу, то выйдет она такой же скучной, как и эта. И все же я обрадовался, что Майку удалось соскочить, и надеюсь, что он всегда сумеет выкрутиться, не то что я – тупой урод.
Ну вот, тем туманным вечером мы оторвались от телека и хлопнули за собой дверью, медленно двинувшись вперед по нашей широкой улице, как по реке буксиры со сломанными гудками, потому что из-за промозглого густого тумана мы не видели даже фасадов домов. Я чуть до смерти не промерз без пальто: мама забыла мне его купить, когда все подряд хватала, а когда я додумался ей об этом напомнить, бабки уже кончились. Так что мы насвистывали песенку «Пикник стиляг», чтобы как-то согреться, и я сказал себе, что куплю пальто, даже если и подохну после этого. Майк сказал, что тоже об этом подумал, и добавил, что к тому же раздобудет себе новые очки в позолоченной оправе взамен старых в проволочной, которые давным-давно выдали ему в школьном медкабинете. Сначала он не врубился, что на улице туман, и всякий раз протирал стекла, когда я оттаскивал его от фонарного столба или от машины. Но когда он заметил похожие на глаза осьминога огни на Альфретон Роуд, он положил очки в карман и надел их только тогда, когда мы закончили дело. С собой у нас не было ни гроша, и хотя есть мы не хотели, нам пригодилась бы пара шиллингов, когда мы проходили мимо заведения, где торговали рыбой с жареной картошкой, потому что у нас слюнки текли от запахов уксуса и разогретого жира. И скажу я вам, что весь город мы прошли из конца в конец, и если не пялились на землю, ища потерянные бумажники или часы, то шарили глазами по окнам домов и дверям магазинов, где бы чего взять.
Трепались мы не много, но я точно знаю, о чем мы думали. Чего я не знаю – и уверен, что никогда не узнаю, – так это кто из нас первым засек что-то на заднем дворе булочной. Конечно, можно подумать, что это был я, но штука в том, что я никогда не мог сказать, был это Майк или нет, потому как помню, что не замечал открытого окна, пока Майк не ткнул меня в бок и не показал на него.
– Видишь? – спросил он.
– Да, – ответил я. – Так что полезли.
– А как же стена? – прошептал он, присмотревшись.
– Тебе на плечи встану, – бросил я.
Он уже прилип глазами к окну.
– А ты достанешь? – Он в первый раз подал признаки жизни.
– Не боись, – сказал я, уже изготовившись. – На твоих литых плечах я куда хочешь достану.
По сравнению со мной Майк был дохляком, но под поношенным клетчатым свитером скрывались железные мускулы, и когда он идет по улице в очках и руки в брюки, кажется, что он и мухи не обидит. Но не хотел бы я сойтись с ним в потасовке, потому что он из тех, из кого клещами слова не вытянешь. Сидит себе перед телеком, читает книжку про ковбоев или просто спит. А потом вдруг бац! – чуть не убьет ни за что: если в субботу вечером у него из-под носа в киоске увели последний выпуск «Футбольного обозрения», если на автобусной остановке кто-то втерся впереди него, если кто-то налетит на него, когда он представляет себе в мечтах соседскую красотку в ванной. Я разок видел, как он набросился на какого-то парня только за то, что тот косо на него посмотрел. А потом выяснилось, что парень тот был косоглазый, но этого никто не знал, потому что тот всего день, как переехал на нашу улицу. Иногда он вообще не замечал таких вещей, и мне кажется, что я сдружился с ним только потому, что не доставал его разговорами.