Жиров побледнел, опустил боковое стекло: что-то воздуху мало в салоне.
— А если откажусь?
— Скучно, Кутуюшка, — на невозмутимой сыскной роже появилось такое выражение, словно он перебарывал зевоту. — Что же мы сто раз возвращаемся к одному и тому же? Появится в газетах твое личико с соответствующим текстом. Сенсация! Знаменитый правозащитник, отец всех угнетенных на самом деле всего лишь агент КГБ. Надо тебе это? Понимаю, боишься Шалвы. Но коли он узнает про твои делишки, разве лучше будет?
— Позвольте глоточек сделать? В горле пересохло.
Климов его пожалел, вернул бутылку. Жиров присосался к ней с жадностью. Запалил новую сигарету. Произнес обреченно:
— С ним вам не справиться, надо же понимать. С Шалвой сегодня никому не справиться. На него система работает. Вспомни Куликова. Только пальчиком погрозил наркобаронам, и где он теперь?
— Не забивай себе голову ерундой, бек. Твое дело отрекомендовать. У родственника, дескать, ценная информация. Между прочим, это правда. У меня информация для пахана. Впоследствии, возможно, он тебя отблагодарит.
— Ага, бритвой по кадыку.
— Выбора у тебя нет. Чтобы меня заложить, даже не помышляй. Сам себя накажешь.
До владыки Жиров дозвонился по мобильному телефону с третьего захода. Первые два раза тыкался куда-то не туда. Но и то — удача. Как объяснил Жиров, поймать Шалву среди бела дня без предварительной договоренности почти невозможно. Он всегда настороже, как сокол на скале.
Жиров передвинул на своей трубке рычажок, и по салону потек бархатный голос Шалвы. Он обрадовался Жирову.
— Сам тебя собирался искать, Игнатий, — сказал благосклонно. — Слыхал, какие дела творятся?
— А что такое?
— Ты где живешь, Игнатий? Совсем в политику ушел? Сперва Гиви кокнули, потом налет на «Грезы». Кто-то хочет меня обидеть. Не знаешь — кто?
— Примите искренние соболезнования, многоуважаемый друг, — фальшиво посочувствовал Жиров. Раньше должен был отдать скорбный долг, да вот закрутился, даже венка не послал. Шалва, конечно, взял на заметку. Прокольчик. Гиви похоронили на Ново-Девичьем кладбище, пышно, с воинскими церемониями, при большом стечении народа. В душе Жиров не одобрял все эти восточные, говоря современным сленгом, шоу. Новые русские кавказцы стремились утвердить свое господство ритуально, но это было преждевременно. Кто такой, в сущности, Гиви? Обыкновенный балабон и насильник, типичный представитель поколения, выбравшего пепси. Стоило ли разводить вокруг его логичной житейской завершенки такую шумиху? Но в принципе проблема стояла значительно шире. Взять хотя бы планы исламизации России, чрезвычайно перспективные, но опять же разве допустимы в этом серьезнейшем вопросе преждевременный ажиотаж и публичность. Из Москвы кажется, что русский медведь усмирен и усыплен окончательно, но кто бывает в регионах, подальше от центра, тот знает, что это не совсем так. Медведь еще ворочается, покряхтывает и вполне способен напоследок покалечить своих мучителей.
Соболезнования Шалва принял и вторично поинтересовался, не осведомлен ли Жиров по своим каналам, кто на них накатывает.
— Пока нет, — сказал Жиров. — Но сегодня же начну наводить справки. Вы кого-нибудь подозреваете?
— Почти уверен, это чумаки.
— С ними разве не покончено?
Шалва отозвался злобно:
— Из могил повылазили гниды. Но я их скоро обратно запихну.
Спохватился:
— Ты чего звонишь, Игнатий? Чего тебе надо?
Жиров рассказал про родича из Петербурга, который ищет встречи с Шалвой.
— Кто такой?
— Из деловых кругов. Вроде по Северам работает. Я его плохо знаю.
— Плохо знаешь, почему хлопочешь?
Жиров наткнулся взглядом на истукана, тот улыбнулся ему многозначительно.
— Плохо в том смысле, Гарий Хасимович, что его бизнес мне неизвестен. Но человек свой, проверенный.
— Чего ему надо?
— Какое-то предложение. Сказал, вас заинтересует.
— Как зовут?
Климов, прикрыв ладонью микрофон, произнес одними губами: Ваня Грумцов. Кличка — Волчок. Жиров послушно повторил в трубку.
Шалва молчал, рылся в памяти.
— Среди крупняка такого нет… Ладно, подошли к вечеру, часикам к десяти в «Полис»… От тебя, Игнатий, жду помощи. Ты ведь, милый мой, перестал землю рыть, от живой работы уклоняешься. Нехорошо, дорогой. Немного непорядочно. Хочешь чистеньким помереть, а, Игнатий?
Жиров страстно поклялся, что к вечеру, кровь из носа, добудет хоть какую-нибудь информацию.
— Уж постарайся, сынок, — холодно попрощался Шалва.
Убрав телефон, Игнат Кутуевич еще разок приложился к бутылке: случка с княжной срывалась. Жалобно заморгал, смахнув слезинку со щеки.
— Ума не приложу, как выкручусь, — пожаловался он особисту. — Похоже, закопали вы меня, Иван Иванович. С какими людьми стравливаете. Это же чистый зверь. Ну что вам от него понадобилось, что?! Про него все известно, он не прячется. Чего к нему лезть?
— Что за «Полис»?
Жиров рассказал. «Полис» — ночное заведение в районе Сокола. С рулеткой, со стриптизом, все, как в лучших домах. Очень опасное заведение, хотя кухня там неплохая. Принадлежит Шалве и предназначено в основном для деловых встреч. Если туда попадает непрошеный визитер, обыкновенно он потом нигде больше не появляется, исчезает бесследно.
— Стриптиз мужской, — невпопад добавил Жиров и зачем-то подмигнул Климову, из чего тот заключил, что высокопоставленный осведомитель пребывает в состоянии интеллектуальной истерики. Причина понятна: заячья душа затрепетала. Климов не раз убеждался, что нынешние хозяева России, рыночники-освободители, казавшиеся на экране телевизора неуязвимыми, как кощеи, редко проявляли твердость духа, когда встречались с реальной опасностью, грозящей их благополучию. Абсолютное равнодушие к чужим жизням уравновешивалось у них благоговейным отношением к своей собственной. Сказано про них: жидкие на расправу. Тем более загадочно их затянувшееся, многолетнее торжество, подобное ночному пиру крыс.
— Уматывай, — посоветовал Климов. — И как можно скорее.
— Что? — не понял тот.
— Бери билет и дуй за границу. У тебя же приготовлено теплое местечко? Будешь бороться за права человека издали, как Герцен.
— Вы серьезно? Но вы же обещали!
— За службу спасибо. О ней никто не узнает. Я слово сдержу. Но скоро здесь станет жарко. Сгоришь, Кутуюшка. Ты же изнутри трухлявый, от одной искры вспыхнешь. Жалею тебя, дурака.
Пока сбитый с толку Жиров собирался с ответом, истукан исчез. Только что сидел рядом, излучая грозную, неведомую энергию, — и вот уже нет его. Лишь повис в салоне смолистый сквознячок.
Жиров обиженно сморщился, отхлебнул из бутылки и набрал номер княжны.
— Ждешь, Настенька? — спросил настырно, как всегда разговаривал с сожительницами.
— Жду, папочка, — в тон ответила княжна. — Уже два раза подмывалась. Ты где?
— Накладка вышла, — пробурчал Жиров. — Заехал неожиданно один тут из правительства…
— Да ты никак выпил, папочка?
— Выпил не выпил, за баранку садиться опасно.
— Ой, а я настроилась.
— Сиди дома, может, к вечеру навешу… Послушай, Настенька!
— Да, папочка.
Голосок-то какой, проникновенный, душевный.
— Если позову за границу пожить, поедешь?
— Еще бы! — вдруг ответила княжна басом.
— Подумай, девочка. Я ведь, возможно, не шучу.
— Папочка, любая порядочная девушка об этом мечтает. Неужто в свинарнике до старости гнить.
— В каком свинарнике?
— Да в таком, который вы устроили.
— Ага, — глубокомысленно подтвердил Жиров, машинально потянувшись к пустой бутылке. — Тогда, значит, до вечера?
— Береги себя, любимый.
Ласково простилась, но все равно от разговора остался щемящий осадок. Грустными очами глядел Жиров окрест из окна своего пятидесятитысячного «Фордона». Такое накатывало не в первый раз. Ну как объяснить? Вроде жизнь удалась, всего достиг: богатства, славы. Но сосет под ложечкой червячок докуки. Вдруг придет поутру или ночью кто-то, похожий на глазастого Ивана Ивановича, предъявит ордер и с полным правом спросит: «Кто ты, Жиров? Откуда у тебя все? Как заработал?» Что ответить?