Будь ты проклята, эта страна!
На звонок в дверь Витя Старцев открыл, не спрашивая, кто там. Сделал это осознанно. В сложной программе самовоспитания, которую он разработал на ближайшие полгода, одним из пунктов значилось: отсутствие реакции на угрозы из «внешнего мира».
Два плечистых амбала стояли перед ним.
— Вам кого, ребята?
Оттолкнули, вошли в квартиру. Громоздкие, уверенно передвигающиеся. По сравнению с хрупким, стройным, светлоликим Витей — бронтозавры. Род их занятий он определил сразу: бойцы невидимого рыночного фронта. Зачем явились, тоже можно догадаться.
— Дома есть еще кто?
— Нет, я один.
— Витюха Старцев?
— Да.
Один из амбалов шутливо ткнул его перстом в живот, и они отправились на осмотр квартиры. Две комнаты, кухня, ванная, сортир — обнюхали все углы.
— Вы что-нибудь ищете? — спросил Витя.
— Заткнись, — услышал в ответ. Обследовав жилплощадь, амбалы обосновались на кухне. Теперь он хорошенько их разглядел и мысленно разделил по номерам: номер первый и номер второй. Крепкие качки, бывалые. Ни малейшего признака разума, веселые, добродушные лица, как у эстрадных смехачей. Номер первый — брюнет под потолок, со шрамом на подбородке, номер второй — тоже черный, но стриженый наголо, с бородавкой на щеке. Больше ничем они друг от друга не отличались — близнецы.
— Счас поедем, — сказал номер первый. — Покурим только с Петюхой. У тебя есть чем глотку промочить?
— К сожалению, нет, Извините, может быть, вы скажете, что вам нужно?
— Тебе скоко лет? — спросил номер второй.
— Восемнадцать.
— Надо же, такой молодой и такой любопытный. Хата чья?
— Не понимаю.
Качки переглянулись.
— Трудно тебе придется, Витя. Врубаешься вяло. На кого, спрашиваю, квартира записана? На тебя? На мать?
— На всех, наверное. Нас трое прописано.
— Приватизированная?
— Да, приватизированная.
Он видел их впервые, но мог предугадать их действия. Шестерки-посыльные, не больше того. Опасные, но не очень. Почти роботы. Подержанные иномарки, ханка, марафет, телки, футбол — вот круг их интересов. Сейчас они на работе. Таких по Москве толпы. Феномен произрастания мусорного поколения. Иногда Витя Старцев испытывал к ним сочувствие, даже жалость. Он вдруг заново поразился тому, что отец, интеллигентный, осторожный ко всему инородному, ироничный, оказывается, действительно влип в историю, связанную с маргинальной средой. Необъяснимо.
Номер первый полез в холодильник, достал ливерную колбасу и начал жрать, откусывая прямо от рульки. Кусок оторвал товарищу, но тот почему-то отказался от халявы. Связался по мобильному телефону с кем-то из начальства, доложил:
— Все в порядке, объект на месте. — Молча выслушав приказ, сказал бодро: — Понял, — и отключил аппарат.
— Все, пацаны, поплыли. Некогда прохлаждаться. Босс ждет.
В машине (белый БМВ), пока ехали, амбалы дали Вите Старцеву пару отеческих советов.
— Ты малый вроде неплохой, — заметил номер первый. — Будут спрашивать, главное, не закупайся. Соберись с мыслями, отвечай коротко, ясно. Папа это любит. У тебя какой товар?
— Никакого. Я студент.
— Тем более, — сказал номер второй. — Папе никогда не знаешь, чем угодишь. Может, ему понравится, что ты студент. Помилует.
— У него для всяких придурков льгота, — подтвердил номер первый. — Папу, главное, не злить.
Витя поблагодарил их за доброе отношение, которого пока ничем не заслужил.
— Чудно базланишь, — удивился номер первый. — Как из книжки.
— У студентов мозги рыхлые, — поделился наблюдением номер второй. — У меня племяш такой же. На медика учится. В морду сунешь, токо лыбится.
Привезли на Сивцев Вражек, проводили в подвальное помещение, миновав двух охранников с автоматами. Втолкнули в комнату, где за столом на кожаном стуле-вертушке сидел мужчина лет сорока с латунным черепом, припорошенным кое-где темными волосами. Мужчина сделал знак, и за Витей Старцевым закрылась дверь.
— Проходи, садись, — пригласил мужчина, глядя на него как-то странно, будто сбоку. И вторую странность отметил юноша: уши у этого господина имели необычную конфигурацию и напоминали разросшиеся грибы-чернушки. Он не православный, подумал Витя Старцев, но и не мусульманин. Буддист, может быть, или иудей. Ему почему-то показалось важным определить, какого вероисповедания придерживается человек, который, судя по всему, собирается лишить его жизни. Впрочем, с такими ушами тот мог оказаться и вообще инопланетянином. К сожалению, в инопланетян Виктор не верил. С недавних пор он верил лишь в промысел Божий.
Гарий Хасимович залюбовался мальчонкой: ишь какой хорошенький, прямо на выданье. И наверняка не надкушенный.
— Знаешь, зачем позвал? — Мальчонка маячил посреди комнаты, не решаясь присесть, хотя стульев много.
— Я даже не знаю, кто вы.
— А-а… Позволь представиться. Зовут меня Гарий Хасимович, я бизнесмен. Дело в том, что твой папочка задолжал кучу денег и скрылся. Я считаю, это непорядочно. А ты как думаешь, юноша?
— Сколько же он вам должен?
— Да сейчас, пожалуй, около миллиона.
— Долларов?
— Конечно. Не рублей же.
Мальчик улыбнулся чудесной светлой улыбкой.
— Тут какая-то ошибка, Гарий Хасимович. Он не мог столько задолжать.
— А вот взял и задолжал. — Шалва подошел к мальчику и, взяв его за руку, подвел к креслу, усадив почти насильно. Сам сел рядом, теплой руки мальчика не выпускал, нежно ее поглаживал. Он не был гомосексуалистом, по возможности избегал однополовых контактов, шел на них только по крайней необходимости, но от этого паренька с удивительно чистой, гладкой кожей и чрезмерно ясными глазами исходили чарующие токи: его хотелось тискать и мять.
— Не только в деньгах дело, — заговорил он доверительно. — Ты молодой, не знаю, поймешь ли. В бизнесе, как на войне, никому нельзя давать спуску. Простил одного, другого — глядишь, оба уже у тебя на шее сидят. С врагом так: или ты его, или он тебя.
— Мой отец не может быть вам врагом.
— Не перебивай, малыш. Я не говорю именно о твоем отце. Это общий принцип. С твоим отцом особые счеты. Из-за него погиб очень дорогой мне человек, прекрасный юноша, герой, чем-то ты его напоминаешь… Кстати, почему твой отец не может быть врагом?
— Вы разные, из разных миров, — Витя Старцев попробовал освободить руку, не получилось. — У вас нет точек соприкосновения.
— Оказалось, есть. Я сам этому не рад. Возможно, он не так уж виноват, но чтобы разобраться, надо его найти. А он убежал. Хочешь ему помочь?
— Конечно.
— Помоги его найти. Где он может прятаться? Тебе известно?
— Что вы, Гарий Хасимович, я не могу.
— Не знаешь, где он?
— Просто не могу.
— Почему?
— Я боюсь за него. Вы темный человек. Вы не просто его убьете, это не страшно, вы разрушите его сущность. Он слабый, не сумеет уклониться.
— Что, что, что? — Гарий Хасимович, оторопевший, выпустил наконец Витину руку. — Ты о чем говоришь?
Мальчик продолжал улыбаться, как будто ничего особенного не происходило.
— Вы измененный человек, Гарий Хасимович, потухший. Опасно не то, что вы делаете, а то, что несете в себе.
— Что я несу в себе?
— Духовную немоту. Вирус духовного трупа. Мой отец хороший человек, и он беззащитен перед вами, как и большинство других людей. Если эта болезнь распространится, она окостенит человечество, как льды сковали Гренландию. В писании сказано, таков один из ликов апокалипсиса. Самый безнадежный из всех возможных. Даже лукавый Нострадамус не рискнул его зашифровать.