Прунелла вынесла кресло, расположилась у заднего крыльца и принялась качаться. Старушка шила красное сатиновое одеяло и теперь ярким пятном выделялась на фоне белоснежной стены. Время от времени кресло-качалка опасно наклонялось, старушка неизменно выдавала: «О господи!», усаживалась поудобнее и снова начинала раскачиваться. Терпению Роберты скоро пришел конец.
— Почему бы тебе не пойти в тень, Прунелла, — сказала она.
— Потому. Мне тут нравится, вот почему, — отрезала старушенция.
— Тогда хотя бы прекрати раскачиваться!
Прунелла замерла, словно окаменела и превратилась в статую. У Роберты вырвался печальный смешок. Девушка поднялась и побрела к пляжу. Обычно Мэри спала до четырех, а то и до половины пятого; если малышка заплачет во сне, то Прунелла подойдет к ней.
Роберта села на лавку рядом с лодочной пристанью, мечтательным взглядом окинув безмятежное озеро. От дома Кутбертов отплыло алое каноэ, наверное, это Нева отправилась за почтой. Интересно, почему Джо Кутберт тоже недоверчиво отнесся к Стэну и оставался с ним холоден каждый раз, когда они приезжали на остров? Джо неоднократно предлагал ей приезжать к ним с друзьями, чтобы он «мог заценить» их, как он выражался. А позавчера она отметила, что даже Нева поменяла свое мнение о Стэне и встретила его не столь радушно, как обычно. Может, Стэн ничего и не заметил, но любовь сделала Роберту чувствительной к такого рода вещам, даже слишком. Ей хотелось, чтобы ее возлюбленный понравился ее друзьям.
Где-то вдалеке, у самого Брамтона, раздался гудок паровоза. Высоко в небе над озером пролетел самолет, и Роберта проводила его взглядом. Безбрежное счастье окутывало ее, словно небесное облако, и из груди ее вырвался восхищенный вздох. Как тихо вокруг, так бывает только жарким летним днем в середине июля. Звенящая тишина. На пляже никого, если не считать нескольких ребятишек поодаль, — солнце слишком обжигает, не позагораешь.
Со стороны сада появился Стэн, и ее сердце пропустило один удар. Прунеллы не было видно, и Роберта подумала, не пошла ли та наверх, на балкон, откуда весь пляж был как на ладони. Ну и ладно, наплевать.
Стэнли распахнул руки, и она побежала к нему навстречу. В объятиях самого дорогого человека девушка и думать забыла про старушку. Честно говоря, она вообще ни о чем не думала. Весь мир перестал для нее существовать, остался только Стэн, его сильные руки и горячие губы. Он повел ее назад к лавке, и они сели рядышком, прижавшись друг к другу, он не выпускал ее ладоней из своих, а она склонила голову ему на грудь. К чему слова, когда и так все ясно? Она слушала его сердце и знала, что ее глупое сердечко бьется с ним в такт. Стэн поцеловал ее в макушку и пробормотал какие-то невнятные слова, и Роберта закрыла глаза, стараясь всем видом показать, что она сдалась, что она готова выслушать его.
— Как же мне не хочется уезжать, любовь моя, — прошептал он наконец. — Но я постараюсь приехать сюда снова, через несколько недель. Ты такая славная, Берта!
По ее телу пробежала сладостная волна и захлестнула ее с головой.
— Я никогда не думала, что выйду замуж за доктора, Стэн, — выдохнула она. — Все девчонки в больнице потешались надо мной, потому что я клялась и божилась, что терпеть не могу докторов и презираю их, — тихо рассмеялась она. — Несколько месяцев назад я внушала то же самое Уиллу, а теперь вы только посмотрите на меня! Но все равно я рада, что получила эту профессию, Стэн. Мне хочется стать женой, которая понимает и поддерживает своего мужа. Я хочу помогать тебе, Стэн, насколько это в моих силах.
Рука его как-то сразу обмякла, или это ей только показалось? И почему он молчит? Роберта заерзала. Стэн порывисто сжал ее в объятиях и припечатал губы поцелуем.
— Милая моя, — прохрипел он, — ты ведь знаешь, как сильно я тебя люблю?
— Да, Стэн, конечно, знаю. — Роберта удивленно подняла на него серые глаза. — Как мне не знать? Ведь я тоже люблю тебя.
— Тогда помоги мне.
— Помочь тебе? В чем, милый? Расскажи мне. — В глазах ее заплескался страх, и девушка невольно вздрогнула от внезапно охватившего ее дурного предчувствия.
Глава 9
— История не слишком приятная, Берта, — начал Стэнли Николс, ослабив объятия. — Видишь ли, я родился не в том квартале. — В его голосе внезапно зазвучали горькие нотки. — Родители мои были бедны как церковные мыши. Нет, не просто бедны, как многие другие, я назвал бы это отвратительной нищетой, до омерзения. Мать моя умерла, когда я еще в школу не ходил. Я ее не помню, да и помнить не желаю. Отец меня бросил. Хорошо, что добросердечные соседи не оставили сироту в беде, приглядывали за мной, так что считай, что рос я сам по себе.