Розы.
Снежок стоял на крыше, прижав к себе бутылку дорогого вина, и наблюдал за последней дорогой Альтвига Нэльтеклета. Парень, как ни крути, заслужил немного почестей — вроде визита Смерти этого мира. И еще…
Покосившись влево, убийца ожидаемо обнаружил высокую худую фигуру своего приятеля. Ретар Нароверт сидел, свесив ноги с края трубы, и явно не боялся, что хозяевам может понадобиться печь. Впрочем, он с легкостью мог внушить им, будто настало время готовить пищу на костре, и люди смиренно отправились куда-нибудь в пригород.
— Я знал, что ты придешь, — безо всяких эмоций сказал Снежок. И, поразмыслив, добавил: — Ты не мог не прийти.
Вампир стиснул ладонями виски. Это правда, остаться в стороне было выше его сил. Амоильрэ выиграл, демонический сюжет окончен — а значит, больше не надо мучиться угрызениями совести. Достаточно взглянуть на гибель второго, упрямого и своенравного, скитальца, а затем вернуться в Костяные Дворцы и, наконец, почувствовать себя свободным.
Убийца поежился, когда на центральную площадь форта Шатлен налетел ветер, и предложил:
— Вина хочешь?
— Давай, — согласился Ретар.
Далеко внизу Альтвига вели на плаху, и он покорно следовал за стражей, опустив голову и вспоминая двенадцатый ярус. Нельнот.
Снежок протянул другу бутылку, подумал и уселся рядом. Буркнул:
— Ты не виноват.
— Неправда, — огрызнулся рыжий. — Виноват. Если бы я не спасовал перед Амоильрэ… или если бы я сам кого-нибудь из них убил — еще до того, как ребятам выпало встретиться… что за черт?!
Остроухий проследил за падением храмовника, покрутился на носках, будто флюгер, и указал пальцем:
— Вон там, посмотри.
Вампир послушался.
— Эстель… это Эстель, слуга нашего дорогого военачальника. Либо он идиот, помешанный на убийстве, либо Амоильрэ не посчитал нужным предупредить его об опасности.
— Поделом, — равнодушно бросил Снежок. — Пускай подыхает.
Ретар немного поколебался.
— Пускай, — решил он. — Смысла замыкать обратные потоки нет.
— Никакого. Шэльрэ уже в агонии. — Остроухий взял протянутую другом бутылку. — Я устал за сегодня. Хлопотный день. В империи Ильно все по-прежнему тупые, никак не забудут Яритайля и его товарищей. Они могли найти новых заклинателей по меньшей мере пять раз.
— Надеюсь, ты не показывался им на глаза? — уточнил Ретар.
— Нет, — успокоил его Снежок. — Я в них не заинтересован. Так, бегло оценил обстановку, прежде чем протащить Рикартиата по тем проклятым пещерам. Все сделал. Цепи, правда, успели проржаветь, но порвать их он все равно не сможет.
— Он уже не Рикартиат, — напомнил рыжий. — Надо придумать ему новое имя. Что-нибудь мрачное и зловещее. Например, Фасалетрэ.
— Звучит странно.
— Предложи сам.
Остроухий поправил воротник.
— Как насчет Эштаралье? Ты не мог его забыть. Так называли первого ландарского принца, когда верили, что он действительно дитя Аларны.
— Как скажешь, — легко принял его вариант Ретар. — Мне нравится.
Илаурэн сидела в корчме, прижимая к себе гитару и глядя на посетителей пустыми, невидящими глазами.
Она не плакала. Разучилась уже очень давно. И теперь могла переживать утрату лишь внутренне, про себя, внешне сохраняя спокойствие. Никто в заведении не заподозрил, что с девушкой что-то не так. Все наблюдали с восхищением, с трепетным ожиданием, полагая, будто эльфийская песня будет даже лучше человеческой.
Но Илаурэн их разочаровала.
— Менестрель Мреть обещал устроить здесь выступление, — громко, чтобы все слышали, сказала она. — Но, как вам должно быть известно, он погиб. Я была его близким другом и исполню то, что он собирался сделать. По вашим требованиям спою самые любимые его песни. Итак?
— Ну, — отозвалась пышногрудая девушка с серыми, словно небо в дождь, радужками. — Как насчет истории про небесные корабли?
Эльфийка опустила взгляд, перебрала несколько струн. Мотив, в исполнении Рикартиата легкий и не такой монотонный, ей удался с горем пополам. Но Илаурэн стоически делала вид, что держит ситуацию под контролем.
Компания студентов из алаторской Академии неотрывно за ней следила. Восторженные, юные, неопытные юнцы. Они еще не знакомы с настоящей музыкой. Они не знают, не помнят, как мягко и нежно пел Мреть, как в его голосе сочетались боль и искреннее счастье, а любовь уходила в бездны отчаяния и больше не могла их покинуть.
Илаурэн опустила веки. Ни к чему глазеть на толпу.