Рано или поздно заметят…
Рано или поздно на снегу останется желтое пятно…
Все начнут смеяться надо мной…»
Кто-то из родителей подошел к Эрику и поинтересовался: может, из-за тумана не стоит сегодня подниматься наверх? Аличе с надеждой прислушалась, но Эрик изобразил свою лучшую улыбку.
— Туман только здесь, — ответил он, — а на вершине такое солнце, что камни плавятся. Смелее, все наверх.
В кресле подъемника Аличе оказалась в паре с Джулианой, дочерью отцовского сослуживца. По дороге они молчали. Вообще-то они спокойно относились друг к другу — без особой симпатии, но и без неприязни. У них не было ничего общего, кроме желания находиться в этот момент совсем в другом месте.
Шум ветра, сдувавшего снег с вершины Фрайтеве, сливался с ритмичным металлическим гудением стального троса, на котором висело кресло. Девочки прятали подбородок в воротник, чтобы согреться дыханием.
«Это от холода, это не позыв», — уговаривала себя Аличе.
Но чем ближе они были к вершине, тем глубже вонзалась в живот эта игла. Более того, возникло еще одно ощущение. Наверное, нужно в туалет и по другим делам.
Нет, просто холодно. Это не позыв, она ведь только что пописала.
Прогорклое молоко отрыжкой выплеснулась из желудка в горло. Аличе с отвращением сглотнула. Позыв становился нестерпимым, до смерти нестерпимым. А до горнолыжной базы оставались еще две станции. «Мне не выдержать столько», — подумала она.
Джулиана подняла страховочную перекладину, и они обе наклонились немного вперед. Когда лыжи коснулись земли, Аличе оттолкнулась от сиденья.
Видимость было всего метра два — какое там солнце, от которого камни плавятся. Кругом одна белизна: наверху, внизу, по сторонам — белое, и только белое. Как будто тебя с головой закутали в простыню. Полная противоположность мраку, но все равно страшно.
Аличе сошла с лыжни и поискала поблизости сугроб, где бы присесть. В животе заурчало, как при включении посудомоечной машины. Оглядевшись, она не увидела Джулианы — значит, и та не видит ее. На всякий случай она еще на несколько метров поднялась по склону — «елочкой», как требовал отец, когда ему пришло в голову обучить ее горнолыжному мастерству. Вверх и вниз по детской лыжне, тридцать — сорок раз в день. Наверх по лестнице, а вниз — как снегоуборочная машина. Покупать скипас[1] — напрасная трата денег, считал тогда отец, к тому же ходьба по лестнице полезна для ног.
Аличе отстегнула крепления и прошла немного вперед, по щиколотку утопая в снегу.
Наконец она присела…
Вздохнула и расслабилась…
По всему телу словно пронесся электрический разряд и ушел в кончики пальцев…
Наверное, это все из-за молока… Конечно, из-за него! А может, и оттого, что попа замерзла от сидения в снегу на высоте более двух тысяч метров. Так или иначе, но такого с ней еще никогда не бывало, во всяком случае она не припомнит. Никогда, ни разу…
Не утерпела…
Намочила штаны…
Мало того — январским утром, ровно в девять часов, еще и сделала под себя…
И даже не заметила, как это произошло…
И пребывала бы в неведении, пока не услышала, как Эрик зовет ее откуда-то из тумана.
Она быстро поднялась и только тут почувствовала тяжесть в штанах. Невольно потрогала брюки сзади, но варежка слишком толстая… Впрочем, и так все было ясно.
«И что же мне теперь делать?» — задумалась она.
Эрик позвал снова. Аличе не ответила.
Пока она здесь, ее скрывает туман.
Она может спустить брюки и как следует вымыться снегом…
Или может спуститься к Эрику и шепнуть ему на ухо, что случилось…
Или может сказать, что у нее заболело колено и ей нужно вернуться домой…
А еще может наплевать на все и двигаться дальше как ни в чем не бывало — только надо держаться последней.
Но она никуда не двинулась — так и стояла, укрытая туманом, боясь шевельнуть хотя бы мускулом.
Эрик в третий раз позвал ее. Громче.
— Наверное, эта ненормальная уже у подъемника, — ответил вместо нее какой-то мальчишка.
Аличе услышала, как зашумели все остальные. Кто-то предложил идти и не ждать ее, кто-то сказал, что замерзает, стоя на месте. Скорее всего, они были где-то рядом, в нескольких метрах, или уже подходили к подъемнику. В горах звуки обманчивы — отдаются эхом, гаснут в снегу.
— Черт бы ее побрал… — ругнулся Эрик. — Идемте посмотрим.
Аличе медленно сосчитала до десяти, пытаясь сдержать рвоту, которую вызывала сползавшая по ногам жижа. Досчитав до десяти, она начала заново и дошла до двадцати.