Выбрать главу

Оттого ли, что пал духом Петр Иванович, оттого ли, что дрожало что-то внутри за жену, только когда Колька с пронзительным криком, ослепленный холодным, блистающим декабрьским днем, вышел из материнского чрева, Сторожев забыл сказать обычные слова о новом работнике, и впервые настоящей отцовской радостью наполнилось его сердце.

Угрюм был Петр Иванович дома, угрюм и молчалив. Лишь один Колька синими глазами и безмятежным смехом скрашивал молчаливые дни отца. Он залезал порой к отцу на колени, щекотал неуклюжей ласковой ручонкой его щеки, захлебываясь, смеялся, когда отец донимал его колючими усами. Он был, как котенок, мягкий, ласковый. Подойдет, бывало, к отцу, запрокинет голову — и вот гляди не наглядишься в его синие глаза: так там безмятежно и тихо, как в лесной заводи, куда не забираются ни ветер, ни буря, где лишь светит солнце и кивают вверху зелеными гривами деревья.

Почему-то больше всех любил Колька батрака. И Лешка любил Кольку, возился с ним, выучил ездить верхом на лошади, и в четыре года мальчишка, ухватившись за гриву, скакал на ней, и она словно понимала, кто сжимает ее бока хрупкими маленькими ножонками. Быть может, зная об этой любви, Сторожев и не прогнал со двора Лешку, когда услышал, что брат его Листрат подался к большевикам.

И Лешка не ушел от Сторожева, словно ничего не случилось, словно бы все шло по-старому. По-прежнему работал он за троих, был весел, слонялся по улицам, загонял девчат в ометы.

Сторожев знал о Лешкиной удали, грозил ему пальцем:

— Ой, изобьют тебя, сукина сына, бабника!

— Куда изобьют, — гоготал Лешка, — сами просятся.

Петр Иванович плевался и отходил, злобно ворча:

— Бес чертов, озорник, гуляка!

После прихода большевиков Петр Иванович все хозяйство поручил Лешке и Андриану — деверю.

Седой Андриан целый день бурчал что-то себе под нос; Лешка ходил по двору, распевая песни, а Петр Иванович сидел дома в переднем углу на лавке, положив на стол тяжелые ладони, и читал, перечитывал библию, все искал осуждения новым делам и порядкам.

— Вот, — говорил он, — пишет пророк: царствовать им полтора года, а потом придет князь Михаил и погонит их. Вот те и Михаил! Он хоть и Романов, хоть и выродок, да пес с ним, все лучше, чем Серега-братец.

Он никуда не ходил, кроме церкви, с братьями не здоровался, с сыновьями был резок и груб.

И, кроме Кольки, никто его не любил.

3

Сергей Иванович побыл в селе недолго, поддал бедноту, выгреб у тех, кто побогаче, хлеб, а тут на Советы навалились белые генералы. Надел Матрос бушлат, бескозырку с лентами, на прощанье зашел к Петру.

— Ты, брат, на меня не сердись, — начал он. Сторожев даже глазом не повел. — Я думал, когда книжечки тебе возил, что по моей дорожке пойдешь, а ты вон как, в помещики вышел, в Учредительное собрание попер. Ну, ладно! Только смотри, Петр, как родному советую: переломи себя, а то нам ломать вас придется. Больно будет. — И вышел.

Петр Иванович ничего Матросу на прощанье не сказал, лишь нахмурил брови и хрустнул суставами пальцев.

К осени восемнадцатого года снова ожил: услышал, что где-то поднялся генерал Краснов, шел напролом и близко подошел к Тамбовщине.

Так нет, черт побери, разбили большевики генерала!

Потом пришел в село Листрат Григорьевич — Лешкин брат. Принес он со службы винтовку и пустой сундук. Однажды утром Андриан увидел, как Листрат отгибал топором гвозди, которыми были забиты двери и окна конторы кредитного общества.

— Ты чего это делаешь? — спросил он.

— А вот обосноваться хочу. Красная гвардия это помещение занимает. Чуешь?

— Чую-то чую, да только гвардии не вижу. Вижу: стоит Листратка, а гвардии будто и нет.

Листрат пригласил Андриана присесть, вынул кисет, закурил.

Листрат — парень загляденье: невысокий, глаза голубые, зубы как кость, отмытая дождем, усы шелковые, светлые, сам ладный, крепкий и улыбка широкая, приветливая.

— Ну, как братана моего Лешку содержите?

— А чего ему делается! Работает! — Андриан закашлялся. — Вот так табачок у гвардии!

Листрат засмеялся.

— Когда же гвардия ваша соберется? — спросил Андриан.

— Вот погоди, набегут.

4

Однажды сидел Сторожев на крылечке. Листрат шел мимо.

— Здорово! — поклонился Листрат Петру Ивановичу.

Сторожев неохотно приподнял фуражку.

— Ну как, отвоевались? — спросил он у Листрата.

— Отвоевались, — ответил Листрат и присел на ступеньку.

«Ишь, расселся, — подумал Сторожев. — Проходил бы с богом».