Старик ударил рукой по колену и подмигнул по-свойски:
— Дивлюсь моим ревматическим лошадкам. Все еще служат мне. — Он вытянул свои промокшие ноги и продолжил: — А на каких буйволов напали? Цены им нет. Если на этот раз Караински не раскошелится на угощение, грех ему на душу…
— Как он сейчас? — неожиданно спросил председатель.
— Кто? — не сразу понял Старик.
— Караински… Мы с ним знакомы…
— В добром виде… Начальник, что ему? И машина у него — как машина, и жена — как жена…
— Так-то оно так, но и ему нелегко. Обо всем надо думать… Техника и вот эти буйволы… Ответственность — не шуточное дело! — подчеркнул председатель.
— Прав ты… Все точно, — поспешил согласиться Старик.
Он уже не боялся за ночлег. Председатель был завоеван. Крыша обеспечена. Охота вести разговор вдруг пропала. Тепло чугунной печки разморило, его клонило ко сну. Это не укрылось от добродушного взгляда хозяина, и он велел рассыльному отвести буйволов в пустой общественный хлев, а сам проводил гостей в маленькую комнату с двумя жесткими кроватями.
Председатель оказался сердечным и любопытным человеком. Он с интересом слушал рассказ и о заводах и о стройках.
— Ну и размахнулись! — дивился он. — Как подумаешь, целый город надо построить, так оторопь берет. Раньше только одну школу смастеришь, с ума посходишь. А тут — город!.. А в общем — чему удивляться? Раз государство взялось…
И он улыбался своей особенной светлой улыбкой, преображающей суровое крестьянское лицо.
— Теперь человеку, если он молод, скучать и киснуть не приходится. — И, бросив взгляд на Тому, хлопнул парня по плечу. — Завидую вам, молодым, мой младший тоже на стройке. Может быть, вы встречались… Вроде бы в шутку уехал, а прижился и, если судить по письмам, не собирается обратно… Да и что ему делать в селе? Машины заменили буйволов, а о пахарях и не говорю. — Председатель вынул пачку сигарет, угостил их и, пожелав спокойной ночи, осторожно прикрыл за собой дверь.
Тома долго ворочался. Добрая улыбка председателя, казалось, все еще присутствовала в комнатушке и волновала его. Это «завидую вам, молодым» дрожало, как пестрая бабочка, и билось о решетку его ресниц. Если председатель поймет, что Старик его обманул, то нетрудно представить, как он их выпроводит.
С утра у Томы было плохое настроение. Умылся у колодца и стал настаивать поскорее отправляться дальше. Небо, темное и тяжелое, жалось к земле, напрочь закрыв солнце. Ржавая крыша колокольни темнела рассевшимися воронами. Их хриплые крики толкались в низкое небо и беспомощно падали во дворы.
— Пойдем, что ли! — торопил Тома. А Старик все вертелся и вертелся вокруг буйволов. Он то и дело поглядывал в сторону сельсовета. Ждал председателя, чтобы проститься, сказать спасибо. Что, если он воспримет поспешный уход как бегство и усомнится в чем-то?
«Что он подумает, если мы уйдем?»
И вот пришел председатель. Он немного проводил их, наказал передать привет своему сыну. Осветил их своей солнечной улыбкой и помахал рукой. Прежде чем сделать шаг, Старик вытащил из кармана клочок бумаги, протянул председателю: в знак благодарности свой адрес. Конечно, он был фальшивый. Долго жал председателю руку и говорил:
— Возьми, возьми, ведь мы же люди! Вдруг придется завернуть к нам. Разве ж человек знает, где его застигнет беда.
Тома стоял за буйволами и готов был провалиться сквозь землю. Впервые он видел своего отца таким неблагодарным и бесстыдным.
Тронулись.
Тома шел мрачный и задумчивый. Его преследовал крик ворон. Старик, наоборот, был веселый и довольный. Он то покрикивал на буйволов, то хлопал их по крупам широкой ладонью. Не выдержал, подмигнул сыну:
— Видел, как я его облапошил…
— Видел! Но как тебе было не стыдно?
— За что? — вскинулся отец. — А он имел право называть меня кулаком?
— А кто еще сейчас покупает буйволов!..
— Да ты что? — Старик остановился.
— Ничего! — мрачно ответил Тома.
Этот неопределенный ответ и тон, каким он был произнесен, окончательно обозлили Старика. Он гневно взглянул на сына и шагнул к нему:
— Мал еще меня учить!
— Я не учу, только говорю!
— Когда будешь кормить, тогда и говори.
— А ты что, меня кормишь и на этом основании постоянно вправляешь мозги! — вскипел Тома. Его покорность и уважение к отцу вдруг испарились. — Если ты настоящий отец, как ты всегда твердил, ты бы позаботился, чтобы сын твой получил образование, а не надрывался бы на реке.