— Ты так похожа на Еын, — мечтательно произнёс мужчина, аккуратно заправив длинную прядь за ушко. — В обманчивом утреннем свете просто одно лицо…
Девушка резко обернулась и опасно прищурила глаза. Неверяще провела ладонью по собственной щеке и встряхнулась, словно пыталась прийти в себя.
— Почему ты сравниваешь меня с мамой?
— Может потому, что ты её дочь? — не понимая, чем так разозлил племянницу, попытался улыбнуться Чанёль.
— Ты любил её! — обиженно напомнила Сурин.
— Верно.
— А меня ты любишь?
Пак не торопился отвечать, но Ли успела увидеть, как на его лбу пролегла глубокая складка. Минутой ранее она с удовольствием разгладила бы её пальцами, но сейчас девушка тряслась от злости и раздражения, и глупой, ничем не оправданной обиды.
— Еын и Сурин — это два разных человека. Я — не она! И никогда нас больше не сравнивай.
Чанёль и слова не успел сказать, как племянница выскочила из салона и шустро смешалась с толпой пассажиров. Он хотел было броситься вдогонку, даже открыл дверцу, но в последний момент передумал. Прежде, чем завести мотор, он перевёл взгляд на опустевшее сиденье и коснулся ладонью его тёплой кожи.
Перед глазами ещё стоял образ Сурин — юной, сонной, с тёплыми губами и ласковыми ладонями, ловко забирающимися под одежду. Сегодня ночью она привычно снилась ему и он брал её вновь и вновь, уткнув лицо в подушку, намотав густые волосы на кулак. А когда изнеженная томная девочка повернулась, он с восторгом и ужасом вгляделся в почти забытое лицо с лукаво закушенной нижней губой. Еын смотрела на него без упрёка и обиды, с безграничной любовью во взгляде. Она простила его, а вот её дочь — нет.
— К чёрту всё! — выдохнул Пак сквозь зубы, торопливо выезжая со стоянки.
***
Пока Сурин тряслась в дребезжащем автобусе, грея в карманах замёрзшие руки, её мысли продолжали крутиться вокруг утреннего разговора с дядей. Девушка злилась на мужчину и ничего не могла с этим поделать. Она и так отказалась от него, терпела Джунху в их размеренной ранее жизни, а теперь ещё и ревновала Чанёля к собственной матери, скончавшейся восемнадцать лет назад.
Это было дико и абсурдно, но Сурин не могла побороть странное чувство. Она ненавидела женщину, подарившую ей жизнь, которую никогда не видела и с которой ни разу не говорила. Ненавидела столь яро лишь за то, что даже спустя много лет Чанёль помнил её и любил так же трепетно и крепко, как и раньше.
Он произносил имя «Еын» столь чувственно и нежно, что слёзы обиды моментально появлялись на глазах. Мужчина даже сравнивал Сурин с матерью, словно пытался найти в девочке ту, кого лишился много лет назад.
Да, Чанёль любил племянницу. Но кого он любил в ней больше — саму Ли Сурин или её мать, неточной копией которой она являлась?
— Но я же лучше! — шептала девочка, провожая взглядом заметённые деревья, проносящиеся по обочинам дороги.
Сейчас Сурин, как никогда раньше, понимала — справиться с Джунхой легче, стоит только приложить немного усилий и выдумки, чтобы даже её тени не осталось в жизни дяди. А вот как победить уже мёртвую? Как заставить Чанёля разлюбить её и заполнить собой освободившееся место в его сердце? И возможно ли это?
Бабушка хоть и удивилась незапланированному приезду внучки, но всё равно обняла её с радостной улыбкой. Долго ворчала из-за того, что Сурин приехала одна, да ещё и в такую погоду. Ругала Чанёля, отпустившего её в опасное путешествие. Девочка не стала говорить, что мужчине наплевать — наверняка он сейчас вовсю трахался с Джунхой, кайфуя от того, что навязчивая племянница находилась за много километров.
Звонить дяде она также не стала. Бросила телефон на тумбочке и спустилась вниз, чтобы помочь бабушке с обедом.
Сурин с неохотой рассказывала о школе, слегка приукрашивая действительность и придумывая себе друзей. Бабуле ни к чему было знать правду — и без того слабое сердце прихватывало от каждой мелочи.
После обеда Ли хотела было погулять с Рамоном, но разыгралась вьюга и выходить из дома она не решилась. Вместо этого они испекли с бабушкой большой грибной пирог и устроились в гостиной перед древним телевизором, где показывали не менее старый фильм о любви.
Сурин смотрела его много раз, ещё тогда, когда папа был жив. Выучила наизусть большинство реплик, помнила назубок все сюжетные повороты, но всё равно смотрела с интересом, будто всякий раз могло произойти что-то новое, о чём она ещё не знала.
Во время очередной рекламной вставки девочка сбегала на кухню, чтобы помыть посуду, а когда вернулась в комнату, бабуля суетилась у полки, осторожно вытаскивая из-за книг маленькую шкатулку.
— Тебе помочь? — спросила Сурин, с любопытством вытянув шею.
— Не стоит, — улыбнулась старушка, протянув внучке несколько аккуратно сложенных купюр. — Вот, возьми, купишь себе обновок.
— Бабуль, ты с ума сошла? — Ли рассерженно спрятала деньги обратно в шкатулку. — У меня всё есть, а тебе опять лекарства нужно покупать. Ну что ты выдумываешь?
— Но мне хватит…
— Не надо!
Старушка обиженно тряхнула головой, но тут её лицо просветлело. Высыпав на столик лежащие сверху деньги, она выудила со дна шкатулки небольшое кольцо с красным камушком и протянула его Сурин.
— Тогда бери его!
— А что это? — Девочка изумлённо натянула украшение на безымянный палец и внимательно рассмотрела его в свете лампы. — Очень красивое!
— Кольцо принадлежало твоей матери. Она носила его до самой смерти, практически не снимая, и ценила больше обручального… — Старушка стушевалась и принялась убирать деньги обратно в шкатулку. — Ты носи его, может, хоть тебе оно счастье принесёт.
— Ей его папа подарил?
— А? Да-да, папа, — закивала бабушка.
Сурин едва дождалась, когда бабуля уйдёт спать. Стоило двери её комнаты захлопнуться, как девочка схватила толстый семейный альбом и убежала в свою спальню.
Уже там, в тишине, она принялась листать фотографии, внимательно вглядываясь в руки собственной матери. Общих снимков Еын с мужем было катастрофически мало. Да и на большинстве из них они держались отстранённо — Чжесок словно боялся нарушить зону комфорта супруги, а Еын держалась от него подальше, будто быть рядом с мужем ей было неприятно. Они натянуто улыбались в камеру — не целуясь, не держась за руки. Словно два чужих человека, ставших по воле судьбы законными мужем и женой.
На одной из фотографий Сурин увидела то, что хотела. Беременная Еын сидела на стуле, а Чжесок стоял за её спиной, счастливо улыбаясь. Тонкие женские руки лежали на животе — на одном безымянном пальце блестело обручальное кольцо, а на втором то самое, что отдала Сурин бабушка.
Спрыгнув с кровати, девочка с трудом отыскала в рюкзаке кошелёк и выудила из потайного отделения скомканную фотографию с истёртыми краями. Ту самую, украденную из альбома, где счастливая Еын держала под руки двух братьев, но тянулась лишь к Чанёлю, легко касаясь головой его плеча.
— Нет! — выдохнула Сурин, заметив то же самое кольцо на пальце мамы.
Девочку затрясло от злости и вновь всколыхнувшейся ненависти. Теперь она не только ревновала Чанёля к маме. Отныне к этому чувству примешалась лютая обида за отца.
Папа любил её, женился, даже зная о любви Еын к своему собственному брату, с честью и достоинством воспитывал их общего ребёнка. А мама, которая должна была быть вечно благодарной, всё это время таскала на пальце кольцо, явно подаренное Чанёлем.
— Предательница! Мерзкая гнусная обманщица! Ты недостойна ни Чанёля, ни моего отца! — шипела Сурин, пока не наткнулась на собственное отражение в зеркале.
Замешкавшись, она подошла к старенькому трюмо и вгляделась в своё лицо. Затем поднесла к глазам всё ещё сжимаемую в руке фотографию, сравнивая себя с молоденькой мамой, и горько покачала головой. Похожи. Они слишком похожи.