Рыкнув, Пак утянул её на пол и задрал подол — точно так же, как представляла Ли минутой ранее. Чанёль поспешно расстегнул ширинку, позволив племяннице сжать собственный член, а сам нырнул вспотевшей ладонью под влажные трусики.
Сурин бы точно навела шуму, если бы мужские губы не целовали её грубо и требовательно, проглатывая готовые сорваться с них стоны. Девочка сходила с ума, чувствуя в себе длинные уверенные пальцы, и старалась как можно нежнее ласкать влажную головку и покрытый набухшими венами ствол. Судя по сбитому дыханию мужчины, она двигалась в верном направлении.
— Возьми меня. Будь первым! — шептала Сурин, пока Чанёль тискал её грудь, нырнув свободной ладонью в вырез платья.
— Нам нельзя!
— Прошу, — тонко стонала племянница, приподнимая бёдра и стараясь сильнее насадиться на не решающиеся входить глубоко пальцы. — Я очень хочу!
— Замолчи! — рыкнул Пак, перевернув её на живот и заставив встать на колени.
Стянув трусики до колен, он огладил белоснежные ягодицы, легко ударил по ним, с удовольствием следя, как те краснеют, а затем раздвинул их и ввинтился членом между упругими половинками. Колени Сурин разъехались, и она пьяно застонала в предусмотрительно накрывшую её рот ладонь. Чанёль мягко толкался в неё, легко скользя благодаря выступившей смазке, но даже этого было мало Сурин. Она до беспамятства, до истерики хотела, чтобы он вошёл в неё и взял — грубо, грязно, до сорванного голоса.
Свободной рукой Чанёль продолжал ласкать племянницу, а губы жадно целовали лысый затылок, получая от этого необъяснимое извращённое удовольствие. И когда он готов был кончить на жадно подставленный зад, в дверь подсобки громко постучали и подёргали ручку.
— Чанёль, вы там? Я видел, что вы здесь закрылись! — требовательно произнёс Ифань.
Пак в ужасе перевёл взгляд на полуголую племянницу, лежащую под ним, на отброшенные в сторону трусики, на испачканные в его смазке покрасневшие ягодицы и поспешно откатился в сторону, схватившись руками за голову.
— Немедленно открывай! — рявкнул Ву, ударив кулаком в дверь.
А Чанёль не мог оторвать стеклянного взгляда от юной племянницы, продолжающей стоять на коленях и смотреть на него через плечо — испытующе, пьяно и абсолютно сумасшедше.
________________________________
*Jai Waetford — Shy
========== Глава 35 ==========
Что-то необычное, что-то странное
Появляется из ничего,
Но я не чудо, и ты не святая,
Просто ещё один солдат
На дороге в никуда.*
Ифань уже готов был выбить дверь плечом, как та медленно распахнулась, являя растрёпанного друга в криво застёгнутой рубашке. Задержав дыхание, Ву перевёл взгляд на торопливо одёргивающую подол Сурин, и его переклинило — воздух застрял глубоко в горле, а глаза застлало кровавой пеленой. Мужчина почти не соображал, когда ударил Чанёля в нос, а тот даже не подумал защищаться, молча пошатнувшись и отступив на пару шагов. Девочка взвизгнула, повисла на руке Ифаня что-то объясняя, пока тот мотал головой, пытаясь прогнать звон из ушей и прийти в себя.
Медленно распахнув ресницы, Ву взглянул на окровавленный нос неподвижного Пака, на рыдающую Сурин, что-то лепечущую о том, что дядя ни в чём не виноват, и устало рухнул на единственный в подсобке стул.
— Сурин, иди в туалет, приведи себя в порядок, — глухо попросил Чанёль, не глядя в сторону племянницы.
— Но…
— Не волнуйся.
Робко кивнув, девочка ушла, прикрыв за собой дверь, а Пак скатился вниз по стене и устало вытянул ноги.
— У тебя стоит, — выдохнул Ифань, потирая переносицу.
— Я знаю.
Мужчины молчали несколько минут, прислушиваясь к отдалённым звукам музыки из зала, в котором гости наверняка уже давно потеряли именинника. И никто из них даже не представлял, где того носило и какой грех он едва не совершил.
— Может, объяснишь?
— У тебя остались вопросы? — Чанёль саркастически хмыкнул и промокнул разбитый нос рукавом пиджака.
— Господи, дружище, — Ифань обхватил руками голову и закачался из стороны в сторону, — ты понимаешь, что это ненормально? Вы, блять, идёте против природы?! Ты насилуешь её? Или поддаёшься на её провокации? Почему вы вообще тискались здесь? И давно вы занимаетесь этим?
— Мы не занимаемся этим, я не могу. — Чанёль вытащил из кармана брюк измятую пачку сигарет и закурил. — Считаешь меня больным уродом, да? Я сам себя им считаю. Потому что клялся, что и близко к ней не подойду, что пальцем не трону, а всё равно нарушаю собственные обещания… Ты же помнишь Еын. Ведь помнишь?
— Только не говори об их схожести!
— Но они реально похожи! Когда Сурин ластится ко мне, у меня в башке что-то перемыкает и я начинаю думать, что она — моя Еын! А когда я прихожу в себя, то мне застрелиться хочется.
Ифань хмуро смотрел на дрожащие руки друга, на искажённое болью лицо и не знал, что нужно сказать и сделать в данной ситуации. Поэтому он молча закурил и пересел ближе к Чанёлю, так же подпирая стену спиной.
И Пак рассказывал — взахлёб, максимально искренне о всём том, что его тревожило столько дней. Первоначальное желание убить Чанёля сменилось жалостью и ответной горечью. Нет, Ифань не понимал этого. Он никогда не думал в подобном ключе о собственной дочери или многочисленных племянницах, возраст которых был близок с возрастом Сурин. Да даже если они были бы сто раз похожи на его первую любовь, Ифань не подумал бы прикоснуться к ним, как к женщинам. Для него эта грань была не просто чертой, а великой китайской стеной, которую невозможно преодолеть. Да и не хочется, если честно.
Но и осуждать друга он не спешил. Видимо, Чанёля действительно зацепила Сурин, раз он решился на подобное. И если бы всё дело было лишь в том, что малышка похожа на Еын, он бы не трясся сейчас словно впавший в безумие псих.
— Я очень люблю Сурин. Благодаря ей я словно нашёл ориентир в этой жизни. Я постарался исправиться и стал лучше. Почувствовал, каково это — быть кому-то нужным и полезным. Мне нравится о ней заботиться, делать подарки, помогать во всём. Но с тех пор, как я начал чувствовать к ней притяжение, всё изменилось. Меня тянет к ней и этому сложно противиться. Хочется поддаться… А когда в голове проясняется, я начинаю себя ненавидеть. Я чуть себе вены не вскрыл, правда.
— Так неужели всё дело в том, что Сурин похожа на Еын? — затягиваясь уже третьей по счёту сигаретой, уточнил Ву.
— Я не знаю. — Пак осторожно коснулся разбитого носа и поморщился. — Мне кажется, что это первопричина. Если бы не было этой схожести, то я никогда не увидел бы в Сурин женщину. Хотя… она сейчас лысая и совсем не похожа на мать. А у меня стоял ещё крепче, чем в последний раз.
— Избавь меня от подробностей! — резко крикнул Ву. — Ты понимаешь, что происходящее между вами противоречит здравому смыслу? Если об этом станет известно, тебе не жить! Тебя выпрут из фирмы, разорвут все контакты и клеймо извращенца всегда будет лежать на тебе! Что ты тогда будешь делать? Если ты действительно любишь Сурин, одумайся и не ломай жизнь ни себе, ни ей. Девочка ещё совсем юная и не ведает, что творит. Разграничь ваше общение, проведи границу между вами и не переступай её!
— Но я уже сто раз так делал, у меня ни хера не получается!
— Тогда нужно избавиться от соблазна кардинальным методом. И я даже знаю каким.
— И каким же? И вообще, почему ты до сих пор здесь и слушаешь меня? Разве тебе не противно находиться рядом со мной?
— Ты всё ещё мой друг, не забывай об этом, — глядя в глаза Пака, серьёзно произнёс Ифань.
***
Прибившись в зале к Цзыань, Сурин отстранённо слушала причитания китаянки о качестве ресторанной кухни, постоянно выглядывая в толпе дядю. Девочка переживала, оставляя взбешённого Ифаня рядом с Чанёлем. Боялась, что те поубивают друг друга, но и вмешаться в происходящее ей не хватило смелости. Оба мужчины были похожи на диких зверей, а Сурин была лишь испуганной ланью, убежавшей сразу, как только представился шанс.
И сейчас, в душном тёмном зале, где громко играла музыка, а от обилия золотых оттенков рябило в глазах, ей хотелось кричать от одиночества и тоски. Неудовлетворённая похоть заставляла её ёрзать на стуле и желать большего. А проясняющийся разум в тысячный раз твердил, что своим поведением Сурин не спасёт, а лишь угробит своего дядю, только недавно оправившегося после ужасного последнего срыва.