Когда они поднялись на лифте и вышли в многолюдный коридор, девочка настороженно втянула голову в плечи и плотнее закуталась в кофту. Она видела, что её появление не осталось незамеченным — многие косились на подростка в школьной форме, но всё же вслух вопросов не задавали.
— Ну же, идём, — первой шагнув в приёмную главного редактора, поторопила Рэй.
Подтолкнув Сурин вперёд, она распахнула дверь кабинета, из-за чего собравшиеся внутри резко замолчали и недоумённо переглянулись. Ли нервно сглотнула и беспомощно покосилась на дядю, явно проводившего сейчас собрание. Сидевшие за длинным столом пятеро мужчин явно не знали, как реагировать на подобное вторжение, но тут в ситуацию вмешалась Рэй.
— Господин Пак, ваша племянница приехала вас навестить, — мило улыбнувшись, произнесла женщина, продолжая держать ладонь на плече Сурин. — Она подождёт в коридоре, пока вы закончите.
Потянув девочку за собой, Рэй бесшумно закрыла дверь и коротко выдохнула.
— Садись и подожди, когда твой дядя закончит планёрку, — небрежно кивнув в сторону кресел, Рэй села на место секретаря и принялась перебирать документы.
— Что-то непохоже, чтобы дядя хотел меня видеть, — не торопясь выполнять приказ, прищурилась девочка.
— Хочешь сказать, я тебя обманула?
Сурин первой разорвала зрительный контакт и села на дальнее от Рэй кресло. Несколько минут были слышны лишь шаги из коридора, зычный голос дяди, отчитывавшего кого-то из сотрудников, и клацанье клавиш, по которым била Рэй.
Когда дверь кабинета, наконец, распахнулась, и из неё вышли все пятеро, Сурин неловко поднялась и едва заметно поклонилась. Покосившись на неё настороженно, мужчины сухо улыбнулись в ответ и покинули приёмную.
— Зайдите. Обе! — крикнул из кабинета Пак.
Сурин чувствовала себя нашкодившим котёнком, которого вот-вот оттаскают за ухо, в то время как Рэй лишь лениво закатывала глаза на речь мужчины. И пока дядя Чанёль нервно ходил по кабинету, отчитывая помощницу за подобную самодеятельность, Сурин всячески пыталась слиться со стенкой, хотя и понимала, что ей тоже перепадёт.
— Да пойми, что твои работники должны знать, что ты не самодур и не эгоист, а заботливый семьянин, для которого родственные связи не пустой звук! У тебя репутация заядлого бабника и холостяка, так покажи, что ты уже взрослый! — дождавшись паузы в обличительной речи Пака, начала атаку Рэй.
— Не вмешивай в это ребёнка! — ткнув пальцем в сторону Сурин, рыкнул мужчина. — Она здесь ни при чём! И я её взял не для того, чтобы стать хорошим в глазах подчинённых или открыть новый журнал!
— Пф, а для чего тогда? Отцовский инстинкт взыграл? Столько лет ненавидел своего брата, а теперь…
— Заткнись! — хлопнув кулаком по столу, заорал Пак. — Выметайся отсюда немедленно!
Рэй вспыхнула и, недовольно поджав губы, вышла из кабинета. Дождавшись, когда цокот её каблуков стихнет, мужчина устало присел на край стола и протёр ладонями лицо. Сурин всё так же жалась к стенке, боясь пошевелиться, и кусала губы, чтобы не расплакаться.
Только что Рэй, наверняка всё прекрасно осознавая, плеснула кипятком на сердце девочки. А ведь и правда — дядя взял её не по доброте душевной. Она сама не раз слышала их разговоры с помощницей, целью которых было извлечь выгоду из нахождения Сурин в квартире Пака и в его жизни в частности. Она была беспроигрышным билетом, ярким доказательством чужой «взрослости» и «ответственности».
Но ещё обиднее было слышать о ненависти дяди по отношению к её отцу. Сурин никто и никогда не рассказывал, почему сводные братья однажды перестали общаться. Девочка много раз видела их детские и подростковые фотографии, где они дурачились, обнимались и вместе росли. А потом, незадолго до её рождения, всё оборвалось. Они не виделись полтора десятка лет, разом превратившись из братьев в чужих людей, забыв о том, что когда-то их связывало. И если отец Сурин ни разу не сказал о своём брате плохого слова, то сам Чанёль явно не стеснялся в выражениях, раз даже его помощница знала об этой ненависти.
— Ты не должна слушать Рэй, — глухо заметил дядя, бросив короткий взгляд в сторону племянницы. — Она тебе чужой человек. Запомнила это?
— Рэй сказала, что вы хотите срочно меня увидеть, как я могла ей не верить? — не поднимая глаз, шепнула Сурин.
— Ты должна была позвонить мне и спросить лично!
— Но вы сами запретили звонить со всякими глупостями! Тем более, что у меня есть только номер рабочего мобильного, а по нему всегда отвечает ваша помощница!
Мужчина лишь тяжело вздохнул и лениво потянулся к брошенному на краю стола смартфону.
— Где твой телефон?
Сурин молча вытащила из кармашка кофты свой допотопный мобильник и протянула дяде.
— Бог ты мой, что это за убожество? — насмешливо фыркнул он, рассматривая раритетную трубку. — Помнится, у меня такой в пору студенчества был. У вас что, совсем денег не было, или до подобной глуши не доходили технические новинки?
— Все средства уходили на лечение папы, — попытавшись вырвать телефон, всхлипнула Сурин.
Чанёль резко отдёрнул руку и внимательно вгляделся в лицо племянницы.
— Почему никто из вас мне не позвонил? Да, мы были в ссоре, но я бы не отказал в помощи! Сама видишь, что денег у меня достаточно!
— Папа не хотел, чтобы вы знали! Он надеялся, что поправится. Он не хотел умирать! — не выдержав, девочка отвернулась и поспешно стёрла с щёк солёные дорожки слёз. — Папа не забывал вас ни на минуту! Последнее время только о вас и говорил, вспоминал детство, как вы делили одну комнату, какие книги читали и на каких фильмах выросли. Как мама наказывала вас за поздние прогулки. Как вы сломали ногу во время лазания по крышам и папа тащил вас на своей спине в ближайший медпункт. Как воровали горячие пирожки у уличных торговок. Как вызывали духов, пугали соседских девчонок, а потом сами до утра не могли уснуть… Он сказал как-то раз, что когда поправится, лично вам позвонит и попросит прощения. Наверное, будет правильнее, если я сейчас извинюсь за него.
— Ему не за что извиняться, — Чанёль порывисто отошёл к огромному панорамному окну и бросил взгляд на терявшийся в сумерках город.
Завороженный вспыхиванием фонарей и вывесок, он пропустил тот момент, когда Сурин к нему подошла и робко встала рядом. Взглянув на столицу с высоты птичьего полёта, она восхищённо распахнула глаза и уткнулась носом в холодное стекло. На её щеках всё ещё блестели слёзы, но сама девочка, кажется, успела отвлечься от тяжёлых воспоминаний.
И мужчина, вместо того, чтобы продолжать меланхолично созерцать город, повернулся всем корпусом к племяннице, счастливое лицо которой было куда прекраснее мириад огней и запутанных лабиринтов улиц. Когда-то сам Чанёль был таким — наивным, верившим в чудеса и умевшим разглядеть красивое даже в повседневности. Когда он успел измениться, покрыться ледяной коркой и стальными иголками? Почему сердце уже не трепетало — ни от удовольствий, ни от достатка, ни от радости? Почему раньше для счастья хватало дешёвого шоколадного мороженого, съеденного на пару с братом, а теперь даже самая дорогая сладость не вызывала ничего, кроме изжоги?
Заметив, что мужчина пристально её разглядывает, Сурин торопливо отлипла от окна, смущённо заметив, что на стекле остались следы от её ладошек и рваное запотевшее облачко дыхания.
— Ты так похожа на него, — задумчиво улыбнулся дядя, тут же тряхнув головой и приняв прежнее невозмутимое выражение лица. — Тебе вызвать такси? Или можешь подождать меня пару часов. Я как раз хотел закончить пораньше.
— Подожду! — моментально, пока Пак не передумал, кивнула Сурин.
Радость от того, что дядя стал хоть чуточку ближе, окрылила её и придала сил. И пока Чанёль продолжал работать, то названивая кому-то, то уткнувшись в ноутбук, девочка сидела, как мышка, и занималась выполнением домашнего задания. Пару раз в кабинет заглядывали сотрудники и, при виде устроившейся на краешке стола школьницы, заискивающе улыбались и здоровались.