Когда Пак вернулся, то первым делом схватил её за запястье и неодобрительно взглянул на разодранные пальцы.
— Поехали домой.
— Что? — в ужасе застыла Сурин, медленно оседая на подкосившихся ногах.
— Тихо! С бабушкой всё в порядке! Ей сделали уколы, и она спит. Мы придём завтра утром, и нас пустят к ней в палату! — подхватив племянницу, мягко увещевал Чанёль. — Дома остался голодный Рамон. Ты же хочешь его увидеть и покормить?
Заторможено кивнув, Сурин крепко схватилась за его ладонь и позволила увести себя обратно к машине. Заботливо усадив девочку на пассажирское сиденье и пристегнув ремнём, Чанёль вытащил из кармана пальто сигареты и закурил, не спеша садиться за руль. Он с тоской смотрел на широкие окна больницы и воскрешал в голове слова медсестры: «Состояние критическое. Ухудшение может произойти в любую минуту. Приходите завтра, возможно врач разрешит вам зайти на пару минут».
— Возможно, — выбросив недокуренную сигарету в снег, повторил Пак.
Кажется, пора было готовиться к похоронам и провести их на достойном уровне.
***
Пока Сурин сидела в своей комнате — то ли спала, то ли тихо плакала, — Чанёль коротал время в залитой сумерками гостиной и с тоской осматривал в одночасье ставшие пустыми и холодными стены. Старенький телевизор, стоящий на лакированной тумбочке, был накрыт цветастой тряпкой, по мнению бабули защищающей от пыли и солнечных лучей. Полки стеклянного шкафа прогибались под тяжестью книг и чайных сервизов. Древний диван скрипел от каждого неловкого движения, на столе возвышались горы лекарств и стакан с водой. Интересно, хозяйка ещё вернётся сюда, согрев привычным теплом ставший холодным дом?
Сидящий в прихожей Рамон жалобно заскулил, царапая когтями деревянный пол. Они впустили собаку в дом, потому что та тоже тосковала, смотря на людей полными боли и отчаяния глазами. Пёс тоже всё понимал, поэтому и не ел ничего толком, сложив морду на вытянутые лапы и изредка жалобно подвывая.
Зажатый в руке мобильник завибрировал, и Чанёль облегчённо вздохнул, прижимая трубку к уху.
— Ты как? — понятливо поинтересовался Ифань. — Я получил твоё сообщение. Мне приехать?
— Нет, пока не нужно. Присмотри за фирмой, а я побуду здесь.
— Дружище, ты там держись, хорошо? Что врачи говорят?
— Мне кажется, это конец. Там и сердце, и с почками что-то. Она может даже в себя не придёт. Она ведь лежала без сознания несколько часов, прежде чем соседи её обнаружили, — Чанёль с трудом перевёл дыхание и потёр лоб.
— Сурин рядом?
— У себя в комнате.
— Присматривай за ней.
— Непременно.
Поговорив ещё немного, мужчины попрощались, и Пак без сил откинулся на спинку дивана. В комнате почти окончательно стемнело, но тянуться к лампе было лень, как и задёргивать шторой окно, выходящее на унылое заснеженное поле, над которым поднималась луна. По хорошему надо было сходить на кухню и хотя бы выпить чаю, но Чанёль словно прирос к дивану, не в силах пошевелиться.
Автоматически засунув руку в карман брюк, он вытащил лежащее там кольцо и осторожно взвесил его на ладони. Покрутив, надел на мизинец и мазнул подушечкой пальца по гладкому камушку, вплавленному в золото. Ещё одна память о Еын. Вещь, которая совершенно неожиданно расставила всё по своим местам.
Вчера ночью, увидев это кольцо спустя почти двадцать лет, Чанёль будто резко прозрел. Украшение казалось таким чужеродным в ладони Сурин, что Пак буквально ощутил сильную пощёчину, которую ему отвесила жизнь. Да, чёрт возьми, он мог спать с племянницей, заставить её отрастить волосы, нарядить в одежду матери и надеть на безымянный палец проклятое кольцо. Но все эти ухищрения не превратили бы девочку в его первую любовь.
Пелена, окутывающая его последние месяцы, растаяла на глазах и всё стало таким чётким и понятным, что Пак ощутил самый настоящий страх от осознания того, как сильно он запутался и к чему едва не привели его необдуманные поступки.
Боже, он всегда любил Еын — с момента их первой встречи до сегодняшнего дня. Поэтому и не сложилась его личная жизнь, и подруги надолго не задерживались. Сурин он тоже любил, но как дочь своего брата и возлюбленной. Как племянницу, как родную кровинку. И хвала небесам, что понял он это раньше, чем совершил непоправимое.
Осталось убедить саму малышку, что между ними невозможны любые другие отношения, кроме родственных. И самому окончательно поверить в то, что Сурин не Еын и никогда не сможет её заменить. Ведь всё, что их объединяет — одна кровь. Во всём остальном они абсолютно разные люди, и похожие черты лица не заставят Чанёля относиться к Сурин также, как к её матери.
Всё это лишь суррогат настоящего волнительного чувства. Безвкусный заменитель, жалкая подделка. И нужно остановиться прямо сейчас, пока ещё не стало слишком поздно. Пока ещё у Сурин есть шанс выбраться из паутины неправильных чувств и начать нормальные отношения. А Чанёль… Возможно, он тоже однажды будет способен открыть своё сердце для новой любви. В любом случае, поддайся он Сурин, счастливыми они точно не станут. Не в этой жизни.
Пак почти задремал, когда услышал тихие приближающиеся шаги. Не спеша открывать глаза, он почувствовал, как скрипучий диван прогнулся под весом второго тела и на его плечо опустилась чужая голова. Положив руку на плечи племянницы, мужчина прижал её поближе и распахнул ресницы, устремив взгляд в тёмный потолок.
— Почему не включаешь свет? — сонно пробормотала девочка, потеревшись носом о крепкое предплечье.
— Я заснул.
— Прости, что разбудила, — тихо извинилась Сурин. — И за вчерашнее тоже прости. Я наговорила лишнего.
— Милая, что бы там ни было, но ты должна любить и уважать свою маму, ты понимаешь это? — сурово произнёс Чанёль, глядя на подрагивающую племянницу.
— Да! Просто я ревную тебя к ней.
— Это бессмысленно — ревновать к мёртвым.
Мужчина хотел встать, но Сурин схватилась за его руку, не позволяя уйти. Устало вздохнув, Чанёль сел обратно и облокотился на собственные колени, позволяя тонкой ладони скользить по напряжённой спине.
— Скажи, пожалуйста, у нас ведь есть шанс быть вместе? Я очень люблю тебя, не лишай меня надежды, — лепетала Ли, сама не ведая, что буквально толкала Пака к опасной черте, за которой неминуемо последует срыв.
— Давай поговорим об этом позже, сейчас не лучшее время, — предпринял мужчина последнюю отчаянную попытку отвертеться от тяжёлого разговора.
— Просто скажи, что шанс есть. Мне большего не надо!
— Нет у нас никакого шанса, Сурин! Неужели ты до сих пор этого не поняла? — не выдержав, заорал Чанёль, резко подскочив. — Хватит! Оставь меня в покое! Возьмись уже, чёрт возьми, за свою собственную жизнь. Вокруг полно молодых красивых парней, а ты зациклилась на мне, забив на то, что мы родственники и я старше тебя на двадцать лет!
— Мне всё равно, что скажут люди! Я люблю тебя, кем бы ты ни был, — замотала головой девочка, зажмурившись, когда Пак включил свет и отошёл в другой конец комнаты.
— Это я во всём виноват. Что изначально не пресёк всё на корню. Что дал тебе надежду, что вообще прикасался к тебе! Жизнь меня за это накажет, я не сомневаюсь. Но больше ни разу. Ты слышишь? Я больше ни разу к тебе и близко не подойду. Я наконец-то прозрел и всё понял. Ты не Еын. Ты моя племянница, и я обязан заботиться о тебе, как дядя, а не как испытывающий влечение мужчина!
— Да что ты такое говоришь? Это из-за кольца? Давай его выбросим! — Сурин спрыгнула с дивана и медленно приближалась к Чанёлю, будто желая загнать его в угол.
— Ты сумасшедшая. Ты не слышишь меня! — прошипел Чанёль, разворошив волосы. — То, что происходит между нами, не любовь! Я едва не сошёл с ума из-за твоего сходства с матерью, а ты просто вбила себе в голову, что не можешь без меня, хотя это совсем не так. Вспомни, Су, мы же договаривались прекратить всё это. Так давай сделаем это! Вместе! Одному мне не справиться.
— И после этого ты хочешь, чтобы я любила эту суку? — взвизгнула Ли, умчавшись к себе в комнату и громко хлопнув дверью.