— Я ничего никому не должна, — сверкнула глазами Сурин, не отпуская руки Чанёля. — Не было никакого письма. Тебе всё приснилось.
— Послушай…
— Это ты послушай! Я не верю ни одному слову из этого письма.
— Тогда мы сделаем тест ДНК и всё проясним.
— Я не буду ничего делать!
Ли нервно села и выпустила ладонь Чанёля. Она старалась смотреть на мужчину прямо и решительно, но нижняя губа предательски тряслась, выдавая её настоящие эмоции — те, которые уже несколько дней сводили с ума, трепля сердце словно свора голодных диких собак.
— Чанёль, пожалуйста, сделай вид, что никакого письма не было. Мы должны быть с тобой вместе. Мы не можем расстаться из-за такой ерунды.
— Да что с тобой? — Пак тряхнул головой, явно не понимая смысла услышанного. — Что значит расстаться?
— Наши отношения…
— Да какие отношения, твою мать? — не выдержав, заорал он, вынуждая Сурин втянуть голову в плечи. — Для того, чтобы расставаться, нужно встречаться, а мы с тобой парой никогда не были! Ты — моя племянница или дочь, разницы никакой. Но ты никогда не станешь мне женой, любовницей, или что ты там себе придумала. Да, я виноват, что давал тебе нелепую надежду, потакал твоим капризам и вёлся на дешёвые фокусы из женских журналов. Но теперь всё, между нами черта, и я никогда в жизни её не переступлю.
— Это из-за письма?
— Да при чём здесь оно?! — Чанёль вскочил и сжал гудящую голову руками. — Услышь меня, родная! Мы с тобой никогда не будем влюблённой парой! Очнись!
— Да почему?! — Из глаз брызнули слёзы, но Ли на спешила отворачивать искривлённое в истерике лицо. — Думаешь, что я хуже мамы? Что я не смогу сделать тебя счастливым? Я красивее её, я умнеё её. Я живая, в конце концов!
Лёгкая, но обидная пощёчина, заставила Сурин схватить губами воздух и резко замолчать. Она смотрела на хмурого Чанёля исподлобья, продолжая сидеть на коленях посреди развороченной постели.
— Я не позволю тебе впредь оскорблять Еын. Она твоя мать. Она давно умерла и совершенно не виновата в том дерьме, которое между нами случилось. Будь добра, веди себя по отношению к матери уважительно.
— Значит так?
— Не начинай. Я пришёл к тебе поговорить, как со взрослым человеком. Я хотел всё обсудить и решить, как нам дальше жить. А ты продолжаешь вести себя, как глупый подросток, и ещё больше портишь то, что ещё можно спасти! Ты слышишь о чём я тебе говорю? Нам нужно остановиться. Мы должны всё это прекратить, как собирались не раз! У этих отношений нет выхода. Есть только тупик.
— Чего ты боишься? — развела руками Сурин. — Я ничего не боюсь. Даже если ты мой отец, я готова стать твоей женщиной.
— А я не готов, — замотал головой Чанёль, отпрянув от невозмутимой девушки. — И меня пугает не только твоя твердолобость, сколько собственная беспомощность. Я люблю тебя, действительно люблю, но как ребёнка. Как свою кровинку. Но когда в моей голове что-то перемыкает, когда ты разжигаешь во мне огонь, я начинаю видеть в тебе образ Еын. Совсем неуловимый и смазанный, но мне начинает казаться, что она — это ты. Но ведь это не так. И я не имею права видеть в тебе женщину. Я даже думать об этом не должен, не то что представлять!
— Но…
— Скажи, чего ты хочешь? Я еле держусь из последних сил, чтобы не пустить себе пулю в лоб! Я устал, Сурин! Устал бороться со своими демонами, устал терпеть тебя. Устал бояться. Пойми, если я когда-нибудь прикоснусь к тебе ещё хоть раз, я просто убью себя. Я не шучу. Сейчас я совершенно серьёзен. С меня довольно!
— Чанёль, я люблю тебя. Что ты такое говоришь? — Ли нервно пробежалась глазами по комнате, не в силах зацепиться ни за один предмет. — Ты же знаешь, что я сама умру, если с тобой что-то случится…
— Тогда оставь меня в покое. Стань умной девушкой, достойной дочерью своих родителей. Чтобы и они, и бабушка, и я могли тобой гордиться. Не ломай себе жизнь, пожалуйста. Мы просто должны это перетерпеть и пережить, а дальше будет легче. И однажды, когда ты станешь совсем взрослой и у тебя появятся муж и дети, мы наконец сможем взглянуть друг другу в глаза и не испытывать стыда за содеянное. Я очень хочу, чтобы всё было именно так. Я желаю тебе самого лучшего. И я сам хочу познать вкус счастья, но я никогда не найду его рядом с тобой.
Сурин невесело ухмыльнулась, облизывая искусанные в кровь губы.
— А ты знаешь, я бы очень хотела поменяться телами с мамой. Оказаться на её месте! Быть с тобой, дышать тобой, срастись душой и телом!
— И умереть молодой? — бесцветным голосом поинтересовался Чанёль.
— Зато ты бы любил меня до самой смерти!
— Глупая, я и так тебя люблю.
Сурин молчала, глотая слёзы и глядя в одну точку. Чанёль казался размытым пятном, едва колышущимся где-то на заднем фоне. Поэтому девочка пропустила момент, когда он приблизился и, осторожно погладив её по затылку, целомудренно поцеловал в лоб, желая спокойной ночи. И стоило за ним захлопнуться двери, как Ли рухнула на подушку, словно подкошенная, содрогаясь в совершенно безумных, выворачивающих наружу рыданиях.
***
Сурин видела в окно, как Чанёль рано утром сел в автомобиль и уехал. Рамон ещё долго стоял у ворот и оглушительно лаял, пока Ифань не схватил его за ошейник и не отвёл в дом.
Интересно, он спал этой ночью или так же, как Ли, не сомкнул глаз? Будет ли он достаточно внимательным по дороге? Позвонит ли по приезду домой? Или напишет хотя бы короткое сообщение? Ведь должен понимать, что как бы Сурин не храбрилась и не избегала его, её сердце всегда будет болеть за мужчину?
Сурин ужасно боялась потерять Чанёля, и так едва держащегося на ногах из-за свалившихся на него проблем. После ночного разговора она заново осмыслила их отношения, начиная понимать, что Пак не шутил — он действительно был на пределе. Девочка хотела бы с радостью наплевать на этот досадный факт и продолжить добиваться его любой ценой. И она бы закрыла глаза на любую степень родства, на кривые взгляды и пересуды за спиной. Но она просто не могла допустить мысли, что Чанёлю рядом с ней будет плохо. Как бы то ни было, какой бы эгоистичной он её ни считал, Сурин не могла поступиться счастьем своего самого дорогого человека в угоду собственных интересов. Поэтому и пыталась найти наиболее безболезненный для них двоих выход. Искала, но пока безуспешно.
Поправив на плечах старую растянутую кофту, девочка спустилась вниз и зашла на кухню, где Ву уже сервировал стол, не забывая следить за шипящим на плите омлетом.
— Привет, — улыбнулся он Сурин.
— Доброе утро, — тихо ответила Ли.
Сейчас она понимала, что не зря отказалась возвращаться в Сеул. Попросила дать ей время, оставить в покое на пару дней. Чанёль пошёл навстречу, предложив оставить вместо себя Ифаня — мол, на работе появились неотложные дела. Но Сурин была уверена, что ему тоже было нужно побыть наедине с собой.
— Будешь завтракать?
— Да. — Девушка села за стол, расправив цветастую линялую скатерть.
Мысль, что бабушки больше не было, что последняя ниточка, соединяющая Сурин с этим местом оборвалась, причиняла ни с чем не сравнимую боль. Совсем скоро дом выставят на продажу. Старую мебель выкинут на помойку, отдерут со стен выцветшие обои, сменят прогнившие полы и перестелют дырявую крышу. По родным с детства комнатам будут ходить незнакомые люди. Дом наполнится чужими запахами и звуками. И от воспоминаний, согревающих теплом, ничего не останется.
— Спасибо, что не оставил меня, — гоняя по тарелке кусочек омлета, искренне поблагодарила Сурин.
— Ну что ты! Я всегда готов тебе помочь, — подмигнул Ифань, параллельно копаясь в телефоне. — Если ты хочешь поговорить, то…
— Нет, спасибо!
Допив чай, девушка выбралась из-за стола и направилась в комнату бабушки. Стараясь не смотреть по сторонам и не причинять себе лишний раз боль, Сурин распахнула дверцы древнего лакированного шкафа и села на корточки, аккуратно вытаскивая из-под завалов пропахшей нафталином одежды большую голубую коробку.
Последний раз девочка заглядывала в неё лет пять назад — там хранились вещи её мамы, после смерти отца, перекочевавшие в дом бабушки. Раньше ей совсем не хотелось их пересматривать, а сегодня желание стало непреодолимым. С трудом подняв тяжёлую коробку, Сурин перетащила её в свою комнату и поставила на стол, предварительно сдвинув с него всё лишнее.