Пак знал это, но на протяжении почти двух десятков лет продолжал упрямо закрывать глаза. Так было проще — убедить себя, что Еын изменила ему с Чжесоком и не дождалась из вынужденной ссылки. Вместе с верой в этот досадливый факт таяла необходимость нести ответственность, хранить верность, оставаться преданным. Будучи слишком молодым и горячим, Пак был готов наплевать на любовь ради призрачной свободы. Тем более, что эта любовь оказалась не такой уж и крепкой.
Лишь сейчас, став взрослым, пройдя через многие испытания и не раз узнав, каким горьким бывает на вкус предательство, Чанёль мог разложить случившееся по полочкам. Не было сомнений, что именно его мать приложила руку к женитьбе Чжесока и Еын. Ещё бы, она так ловко всё провернула — избавилась от пасынка, обменяв его любовь к деревенской девице на имущество. Оградила любимого сына от нежелательной невестки и ненужного ребёнка, отправив вначале в Лондон, а затем наврав с три короба про изменницу Еын, не дождавшуюся его и выскочившую замуж.
Чёрт возьми, его мать знала обо всём с самого начала! Провернула гениальную аферу, а он как полный дурак повёлся. И даже не удосужился позвонить брату или любимой девушке, чтобы узнать о произошедшем непосредственно от них. Вместо этого Чанёлю нравилось прятать голову в песок, наплевав на родных людей и сосредоточившись на собственных амбициях. Не будь он столь безрассудным в молодости, попал бы в столь безвыходную ситуацию сейчас?
Подумать только — Пак едва не переспал с родной дочерью. Да это даже вообразить сложно — у него, оказывается, есть взрослая дочь. И он, вместо того, чтобы воспитывать Сурин и окружать заботой, грязно домогался её и сотню раз дрочил, рисуя в мыслях волнующий образ. Да какой же он после этого отец?!
Его Еын, слабая хрупкая девушка, держала в тайне факт своей беременности, не пыталась связаться с Чанёлем и рассказать ему правду. То ли виной были слова и действия матери Пака, то ли Еын сама поняла, что он не был готов бросить всё и стать молодым мужем и отцом, но она ни разу не побеспокоила его и ни о чём не попросила. Чжесок, любимый брат, молча воспитывал его ребёнка — без упрёков, обвинений и желания свалить обязанности на плечи законного отца.
Они оба были прекрасными родителями, в отличие от Чанёля. Они не побоялись ответственности, не бросили крохотную малютку на произвол судьбы, отдавали ей последние силы, пока Чанёль прожигал свою жизнь в кабаках, упрямо убегая от серьёзных отношений и малейших обязательств.
А теперь правда свалилась на него и Пак не представлял, что с ней делать. Поэтому и пил, не просыхая. Опрокидывал в себя рюмку за рюмкой, выстраивая пустые бутылки под кухонным столом. Взволнованная Цзыань, вначале пытающаяся повлиять на хозяина, вскоре оставила бесцельные попытки и уехала домой, а мужчина продолжал рассматривать фотографию Сурин и отмечать удивительные сходства, которые раньше казались незаметными.
Например, нос — абсолютно такой же, как у Пака. И глаза большие, чуточку навыкате. А вот губы мамины, Чанёль точно знал. Может потому и зависал на них столь отчаянно, мечтая попробовать на вкус, потому что они напоминали ему о Еын?
Господи, да как такое возможно — едва не обесчестить свою родную дочь! Пусть даже он не воспитывал её, не держал на руках совсем крошечной, не его она назвала впервые «папой», не рядом с ним научилась говорить и читать по слогам. Это не он провожал её в младшую школу, не он залечивал её разбитые коленки и не успокаивал после ссоры с друзьями. Не ему она рассказывала о своих мечтах и просила совета.
Пока Чанёль устраивал собственную жизнь, трахался с шлюхами и зависал в кабаках, Чжесок воспитывал его родную дочь и ни разу не упрекнул за это. А он, как последняя скотина, даже не навестил брата, когда тот тяжело болел, доживая последние дни в больнице. Прикрывался глупой детской обидой, всё ещё не понимая, какой бы камень упал с души, если бы он увидел Чжесока и крепко пожал его руку. Сейчас бы Чанёль очень хотел это сделать — встать перед братом на колени, извиниться и поблагодарить за всё. Вот только человека уже нет. И просить прощение не перед кем. Оно уже просто никому не нужно.
Мужчина так и уснул за столом в обнимку с бутылкой, не в силах доковылять до кровати. И проснулся спустя пару часов не то от лая, не то от тёплых рук, осторожно касающихся его лба. С трудом разлепив ресницы и увидев обеспокоенную Сурин, склонившуюся над ним, Чанёль схватил её за ладонь и ласково поцеловал дрожащие пальцы.
— Прости меня, дочка! — повторял он словно в бреду, считая происходящее продолжением больного сна. — Пожалуйста, Сурин, назови меня папой. Меня ещё никто так не называл…
***
Проснувшись, Чанёль долго не открывал глаза — голова гудела, а раздражающие щелчки словно били крохотными молоточками по закипающим мозгам. Впрочем, выяснить источник звука было необходимо, и Пак открыл глаза, тут же недоумённо их округлив.
На краю его кровати, положив на колени ноутбук и что-то печатая, сидела Сурин. Девочка сосредоточенно смотрела на экран, одетая, что не могло не радовать. К счастью, Чанёль так же был полностью одет. От сердца заметно отлегло, и мужчина зашевелился, привлекая внимание девушки.
— Доброе утро, — кивнула она. — Как самочувствие?
— Ты давно приехала? — схватившись за предусмотрительно поставленную на тумбочку бутылку минералки, отозвался Пак.
— Вчера. Хорошо, что Ифань был со мной и мы вместе затащили тебя в спальню.
— Стыд какой…
— Да ладно, повод был, я понимаю, — устало кивнула Сурин. — Лучше посмотри сюда. Как тебе?
Чанёль недоумённо взглянул на экран ноутбука, где было изображено красивое старинное здание.
— Это колледж в Лондоне. Символично, не так ли? — усмехнулась девочка, вновь застучав по клавишам. — Ты говорил, что у тебя есть связи. Поможешь мне туда поступить?
— Когда?
— В ближайшем будущем. На этой неделе, ну или на следующей…
— Ты с ума сошла? — нервно вскочил Чанёль, отбросив в сторону одеяло. — Какой Лондон? Какой колледж?! Ты останешься здесь и с понедельника пойдёшь в свою школу!
— Нет! Как ты не понимаешь? — всплеснула руками Сурин. — Мне нужно уехать! Нужно для нас обоих. Нам сейчас одинаково сложно. И это влечение — оно не исчезнет просто так. Ты будешь ругать себя, пить, страдать. А я буду продолжать сохнуть по тебе и мечтать, как о мужчине. Мне надо было уехать ещё давно, тогда бы мы избежали всего этого. Пойми же, я не хочу смотреть, как ты страдаешь и ругаешь себя! Я хочу, чтобы ты… Нет, чтобы мы оба были счастливы!
— В любом случае, милая, это не выход. И я против!
— Но почему? Я же уеду не навсегда! Год, максимум два. А потом вернусь. Ты ведь обещал меня взять на работу в журнал, помнишь? Мы начнём работать в одной редакции, будешь ругать меня на планёрках, а вечерами помогать со статьями, доводя их до идеала. И мы будем вместе жить, ужинать, завтракать, гулять, смотреть фильмы… И однажды я назову тебя папой, не кривя душой. Я думаю, это неплохо, если у меня будет два отца. — Сурин порывисто подошла к Чанёлю и ткнулась лбом в тяжело вздымающуюся грудь. — Пожалуйста, не останавливай меня, не позволяй мне передумать. Это наш единственный шанс на нормальную жизнь.
— Сурин, давай не будем принимать скоропалительных решений. Мы оба сейчас взвинчены и нам нужно время, чтобы остыть и всё обдумать…
— Да услышь же ты меня! — Девушка ударила мужчину кулаками и порывисто тряхнула головой. — То, что я твоя дочь, меняет совершенно всё. И как бы я не хотела это признавать, но я понимаю, что ты никогда не будешь со мной встречаться. Да, это дико и неправильно, но я готова была бы закрыть на это глаза. Вот только я не переживу, если с тобой что-то случится. Вчера, когда я увидела тебя таким беспомощным, пьяным, в слезах, я окончательно поняла, что приняла верное решение. Мне нужно уехать. Нужно для нас двоих, потому что находясь рядом, мы просто погубим друг друга. Ну же, Чанёль, мы столько раз хотели с этим покончить, так не останавливай меня сейчас. Поддержи, направь, успокой. Мне восемнадцать лет, я никогда ещё не любила и не знаю жизни. И я даже не уверена, что именно это и есть правильный выход. Но оставлять всё так, как есть, тоже неверно. Так давай попробуем вместе убить эту болезненную привязанность. Позволь мне отпустить тебя, не удерживай. Если я передумаю и останусь, то всё будет кончено, а я боюсь потерять тебя навсегда.