Интересно, подумала я, эти нарядные кружева отвлекут внимание от позорного декольте?
Элайза встала, при этом ее худые колени издали хруст, и направилась на кухню в поисках хлеба, чтобы сделать тост. Я не видела, чтобы она ела еще что-нибудь, не считая пиленого сахара. У нее был разочарованный вид. Может быть, я недостаточно серьезно к этому отношусь. В гостиной стоял запах гниющих фруктов; практически заполнив собой все дыхание, проникнув внутрь моих легких.
Я бегло пролистала «Конфетти». Как много важных аспектов, которые я не учла: машины, план рассаживания, порядок выступлений.
— Хлеба нет. Выпьешь джин с тоником? — спросила Элайза.
Мне уже приходилось иметь дело с ее джином и тоником: полпинты джина «Гордон» и чисто символически капля теплого тоника. Без лимона или льда. Она появилась с двумя чайными стаканами, разрисованными золотистой каймой и цветочками. Эльза их коллекционировала. Она собирала тарелки в форме листьев латук-салата, замысловатые веера, асимметричные шляпы, что всегда выглядело немного зубасто. Однако она всегда теряла интерес, прежде чем коллекция становилась достаточной, чтобы представлять собой нечто.
— Я тут встретила кое-кого, — произнесла она, усаживаясь рядом со мной по-турецки, и сделала большой глоток из чайного стакана.
— А почему не сказала? Кто это?
Элайза небрежно усмехнулась.
— Возможно, все уже прошло. Все это как-то меня смущает. Он был значительно моложе. А я достаточно взрослая, чтобы прекрасно это понимать.
Я понятия не имею, сколько ей лет на самом деле. Несколько лет назад она отмечала свое тридцатилетие на речном пароходе. Она появилась одетой с «вызывающим шиком», как она говорила, обмотанная в индийское фабричное сари с драгоценными камнями, в сопровождении ситарной музыки. На следующий год в небольшом баре, декорированном под светлое дерево, с официантами, подающими маленькую рыбку и чипсы в кулечках, в довольно пристойной обстановке она отмечала, как она заявила, свое настоящее тридцатилетие. Теперь она сидела и ковыряла ужасного вида болячку на своей голени.
— Он не может быть таким молодым, — предположила я.
— В общем, ему двадцать четыре, так что это смешно. Давай отшлепай меня.
Я засмеялась, пробуя джин на язык, слишком теплый из-за крепости алкоголя.
— Дейл, помнишь помощника Грега? Ты познакомилась с ним на тех съемках. Я не жду от этого ничего. Ты знаешь, это всего лишь физиология.
— Когда это произошло?
— Во время поездки в Мексику. Катастрофа. Модели нарочно обгорели на солнце. Видимо, не знали о солнцезащитном креме. Поэтому мы не могли использовать их. Надо было привезти другую модель, рейс задержали в Хьюстоне на семь часов. Вдобавок она отравилась цыпленком с багетом, который съела в аэропорту.
— Я не думала, что фотомодели едят, — сказала я. Каким-то невероятным движением Элайза пронесла полный стакан джина мимо открытого рта и вылила все на шею.
— Вот такие дела. Они выбирают одежду и забывают о хлебе. А это довольно рискованно. Так что нам оставалось только напиться, пока яд не нейтрализуется сам по себе… Ты знаешь, Дейл, просто смех один.
Элайза была такой поцарапанной и неряшливой, что, глядя на нее, я начинаю понимать, что очень ее люблю. Отполированные ногти обкусаны до мяса, худые голени взывают о защите.
— Можно я возьму его на твою свадьбу? — неожиданно спрашивает она. — Не как друга — он еще мальчик, ради всего святого, просто чтобы кто-то был рядом. Свадьбы делают меня очень заметной.
Я стала выяснять, моя ли конкретно или любая другая свадьба способна сделать Элайзу значимой. Скорее всего ей просто хочется нарядиться.
— Конечно, можешь, при условии, что он не будет лаять.
«Конфетти» был раскрыт на рекламе обуви. Розовые туфли, украшенные стеклярусом, были, конечно, не для людей. Им место в музее или в отделе одежды дня кукол. Я представила себе, как натягиваю эти покрытые стеклярусом туфли, возможно, даже всплакну, если вдруг мне посчастливится в них влезть.
— Классные туфли, но не для твоих широких ступней, — подвела итог Элайза.
Я осталась ночевать в свободной комнате Элайзы, на ее надувной кровати, которая оказалась не по зубам ее объему легких и поэтому была лишь наполовину надута. Когда я легла на бок, мое бедро уперлось в пол. Куча спутанного нижнего белья выпала из разбитого комода, чтобы любым путем продемонстрировать, что квартира не похожа на аккуратный дом, где все с любовью уложено и ухожено.
Прозрачные платья болтались на вешалках прямо на окнах, приглушая свет уличного фонаря. Элайза уже более десяти лет снимала квартиру, сильно воспылав страстью к сиреневой потрескавшейся ванной комнате. Ее не волновали разговоры о брошенном на ступеньках лестницы холодильнике. Вот уже несколько лет она протискивалась между ним, ударяясь о хромированную ручку. Правда, однажды он исчез. Новая семья переехала на нижний этаж, забив свою квартиру витиеватой резной мебелью, очень большим количеством детей и, может быть, прихватив с собой холодильник. Дети загородили лестницу своими причудливыми играми с нарядами ведьм и домашними швабрами, на которых они беззаботно ездили. Однако Элайза не будет ничего менять. Ее квартира достигла того комфортного состояния, при котором она не может стать свалкой и способна даже к самоочищению, подобно волосам, когда вы прекращаете их мыть. Они не становятся грязнее. А может быть, вы просто перестаете замечать это.
Я услышала, как Элайза выключила свет, после чего последовал звук от прикосновения ее костлявого тела к чему-то твердому. Там, где я лежала, еще сильнее пахло тухлыми фруктами. Я проверила расколотую вазу на комоде, в которой расположились синеватые сферические предметы, которые, возможно, когда-то были мандаринами, но теперь их покрывал странного вида пушок. В моем животе забулькало, напомнив об обещанном тосте, который так и не материализовался. Во рту все еще ощущался вкус джина. Я съежилась в постели, желая поскорее заснуть и с беспокойством вопрошая себя, а что, если лифчики Элайзы вывалятся из открытого комода и придушат меня.
— Нина? Извини, что беспокою тебя с утра в субботу.
Такси промчалось с шумом по главной улице, которая соединяла наши с Элайзой районы.
— Это Ловли. У Бена еще одна съемка, правда, на следующей недели. Я хотела сразу сообщить тебе об этом, чтобы заручиться твоим согласием.
Я только проснулась и хотела есть. Элайза все еще находилась в полусонном состоянии, когда я уходила, и пробормотала что-то о рогаликах за холодильником. Я порылась там, но обнаружила лишь бутылку с мутной жидкостью для детоксикации.
— Ты не рассказала мне, каким очаровательным был Бен на съемках в агентстве «Маленькие красавчики». Маркус, ты знаешь Маркуса, говорит, что он никогда не видел такого естественного поведения. Маркус говорит, Бен создан для кинокамеры. Разве ты раньше могла себе такое представить, если бы не увидела его на экране собственной персоной? — Ее энтузиазм так и вырывался из телефона, как лимонад. — Так что он хочет работать с ним и дальше. Ему больше не нужны никакие пробы. Это в пятницу… Я ангажирую, ладно? Он будет ездить на тележке в супермаркете. Маркус спрашивает, может ли он сидеть?
— Почти что. Правда, он немного шатается, но если я…
— У него все будет отлично, тем более если ты будешь возить его по супермаркету! Он ведь к этому привык, не так ли?
Такси остановилось около квартиры. Шторы нашей спальни были закрыты. Одежда, которая была на мне со вчерашнего дня, выглядела неряшливо, а волосы пахли протухшими фруктами.
— Бен никогда не был в супермаркете, — пришлось признаться мне.
— Мы все покупаем в гастрономе, так как это проще с…
— Словом, пятница устраивает? Я так рада. У меня такое чувство (а я никогда не говорю об этом родителям), что Бену предстоит работать и работать. Ему придется заключать договор. Тебе потребуется помощь супруга.
Водитель нетерпеливо барабанил по рулю в ожидании меня. Я могла бы и пешком пойти от Элайзы, но ночь, проведенная на надутой постели, совершенно вымотала меня. Когда я проснулась, подо мной был лишь сдутый чехол.