— Знаю. Следуйте за мной, мы едем этой дорогой, — ответила она.
— Вы знаете этот дом? Он старый и без номера. Я думаю, это что-то вроде… развалюхи.
— Я знаю этот дом, — произнесла она, бросив на Бена сочувственный взгляд. — Он ужасный, очень ужасный. Хотите, я покажу вам дорогу к отличному отелю?
В темноте деревушка Ванви напоминала скопление крепких каменных домов, среди которых виднелся маленький магазин с опущенными жалюзи, без каких-либо указаний на то, что в нем продавалось. Вскоре деревня осталась у нас позади. Около опасного поворота женщина подала сигнал. Я посчитала это знаком повернуть на проселочную дорогу справа и проехать по ее изгибам до булыжного участка рядом с низким зданием. На улице было так темно, что я не могла разобрать, нахожусь ли впереди, сзади или около Пристройки здания. Оставив спящего Бена в машине, я стала ощупывать стены дома в поисках двери.
Ключ сухо вошел в замок. Дверь тяжело открылась, и меня обдало запахом влажного кухонного тряпья. Выключатель света был допотопным, с тугой кнопкой наверху. Я быстро надавила на нее, боясь увидеть сноп искр или получить удар. Но все обошлось без эксцессов — свет воссиял. Я медленно прошлась по первой комнате, которая могла быть кухней. Лестница без ковра вела в сырые верхние комнаты под крышей. Наверху электричество, видимо, вообще отсутствовало. Довольно яркий лунный свет пробивался через заляпанные грязью окна, выхватывая очертания неубранной кровати и мрачного вида гардероба с одной распахнутой створкой. Я забрала Бена из машины, ощупью пробралась наверх и, не раздеваясь, положила его рядом с собой под смятое, пропахшее плесенью постельное покрывало.
Мне снилось, что на мне красное платье, швы которого так натянулись, что вот-вот лопнут.
«Жениться в красном — значит желать себе умереть», — предостерегает Констанс. Она засмеялась, показывая большие желтые, как земляные орехи, зубы. Я иду за ней между клумбами с ядовитого вида равномерно рассаженными растениями. Поднимаюсь наверх по широким песчаным ступеням и вхожу в темно-бордовую дверь: первую справа, которая ведет в комнату лимонного цвета, напоминающую воскресную школу.
Женщина-регистратор поднимает глаза и смотрит не на мое лицо, а на слишком тесное платье, сознавая, что это доставляет боль моему животу и что я пытаюсь казаться худой. Она подавляет улыбку, словно принимает участие в розыгрыше. Только тогда я замечаю, что гости съехались: моя мать, ее волосы слегка закрывают влажные глаза, а рука поднесена ко рту, чтобы сдержать смех (или, возможно, слезы). Бет крепко держит Мод, заставляя ее приникнуть к полностью набухшей груди, которая свисает из расстегнутого хлопчатобумажного платья. Мод одета в черный толстый бархат, как и Рейвн, которая возвышается рядом с ней, и ее губы, искривленные недовольной гримасой, замазаны фруктовым мороженым из черной смородины. Позади них стоит Мэтью, его пальцы переплетены, как при детской игре — вот церковь, а вот колокольня. Рядом с ним в джинсах, белой футболке и без лифчика сидит Рози, положив крепко сжатые руки на колени.
Ловли спешно входит с опозданием и, шипя, говорит, что я пропустила предельный срок для весенне-летних модельных справочников, и протискивается в конец передней скамейки, предназначенной для важных гостей. Мои родители и Констанс сдвигаются, чтобы дать ей место. Кроме того, позже появляется Рональд со своей подругой в купальных костюмах, капая на покрытый лаком пол бюро записей актов гражданского состояния.
«Вы готовы?» — спрашивает регистратор, бросая взгляд на свой хромированный будильник, который возвышается на ее покрытом кожей столе. «Давай покончим с этим, и делу конец, — думает она. — Я не могу тратить на это целый день. Там, в холле, еще пятнадцать пар ожидают своей очереди».
Она встает, чтобы начать церемонию, но в этот момент вваливается Элайза. Ее рот напоминает кровавую рану, свадебное платье слишком короткое и отделано оборками.
«Извините», — говорит она, подходя к месту перед столом, где стоит Джонатан. Он берет ее руку и целует ее так, как никогда не целовал меня.
Я сижу в самом конце первого ряда, прямо у стены, и половина моей задницы свешивается со скамейки. Тонкая рука Констанс обхватывает мою, и ее ногти впиваются в мою ладонь. Будильник регистратора начинает оглушительно звенеть.
Проснувшись, я не могла взять в толк, где я нахожусь, в чьей постели. В голове прокручивались возможные варианты: это комната для гостей моих друзей (каких?) с рассохшейся мебелью оранжевого цвета? Я в гостинице, решительно не оправдавшей ожиданий по сравнению с ее описанием в рекламном проспекте? Или оказалась по неведению на ночной стоянке (как такое могло случиться)? Куда девалась моя одежда?
Бен и я утопали в середине комковатого, как овсяная каша, матраса. Влажная голова сына покоилась на моей груди. Что-то твердое впилось в мою лопатку — это была пружина, пытавшаяся вылезти из ужасного матраса. Бен изогнулся, перевернулся и оказался в опасной близости к краю постели. Я обхватила его обеими руками и пододвинула ближе к себе. Пока что ему не следовало просыпаться, иначе он начнет требовать привычно: подогретое до нормальной температуры молоко (каким образом? есть ли здесь чайник? работает ли плита?), завтрак (не банан же снова?) и папу (где он? что случилось с нашим семейным союзом?).
Джонатан никогда бы не оказался в таком неприятном положении. У него был бы портативный холодильник со сливочным маслом, йогуртом, сыром и настоящим молоком (а не готовая молочная смесь в картонных упаковках, которые я украдкой покупала в Дувре). Он был бы уже внизу, мыл раковину, приводил в рабочее состояние все вещи. Я бы вдыхала аромат настоящего кофе. Кипятильник был бы давно включен. К тому времени, когда я спустилась бы вниз, в заброшенной хижине моих родителей все блестело бы и функционировало, как в нашей квартире.
Я, дрожа, натянула постельное покрывало с вышивками «фитильками» до самых наших лиц. Лицо Бена светилось блаженством: он спал и совершенно не догадывался об ожидающих его домашних ужасах. Я представила свое лицо: немного натянутое и, конечно, немытое, постоянно нахмуренные черты, так как я озабочена тем, что вся ответственность легла на меня (что делать?).
Я получила три голосовых сообщения.
— Нина, это Джесс из журнала «Лаки». У тебя проблемы с материалом? Что-то непонятно? Я пыталась дозвониться тебе домой и послала сообщение по электронной почте. Нам придется заполнить страницу этой недели ребусом. Позвони мне. Мы в отчаянии.
— Нина, это Розмари из ресторана Фокс. Ты обещала позвонить, чтобы окончательно сообщить количество гостей. Я заказываю только вино и пиво, никаких крепких спиртных напитков, правильно?
— Это я, просто узнать, что ты хорошо доехала.
Интересно, долго Джонатан будет выжидать, прежде чем позвонит в Фокс и объяснится. «Как, ты отменишь свадьбу?» Обзвонит ли он всех лично, или Мэтью как бывший шафер сделает это за него?
Мама сказала:
— Я считаю, что вы торопите события. Было бы лучше подождать, когда твоя фигура обретет прежнюю форму.
Я ответила ей, что свадьбы вообще не будет.
— Можешь оставить себе подарок, — добавила мама. — Прелестная лампа, правда, она не работает. Возможно, потребуется поменять электрический провод, но она, в самом деле, симпатичная. Ты могла бы повесить на нее разные штучки.
Элайза всего лишь сказала:
— Все же это лучше, чем разводиться. — При этом она, видимо, думала: «Слава богу, что это только взятое напрокат платье».
Бен проснулся голодный и злой. Его ползунки вокруг подгузника были мокрыми. Сквозь треснутое окно проникал серый свет. Выцветшие обои с розовыми и зеленоватыми набивными цветами свернулись на стыках. На сосновом комоде у окна возвышался грязновато-белый кувшин с полностью высохшими цветами. Комната пропахла прокисшим тестом, словно где-то варилось пиво, возможно, в глубинах матраса.
Немного недопитая бутылка красного вина стояла на прикроватном столике из ивовых прутьев. Пара синих трусиков висела на умывальнике. Будучи ребенком, я не подозревала о небрежном отношении родителей к домашним делам: пылесосить два раза в год слишком обременительно для пылесоса марки «Гувер», который мгновенно забивался, как только моя мать включала его выпрямленной проволочной вешалкой для пальто. Я думала, что это было нормально, пока не зашла Аймоген Пристли, которая встала в дверном проеме моей спальни и сказала: «Почему все так грязно?» Она нервно уселась на край кровати и попросила мою маму позвонить ее папе, чтобы тот смог заехать за ней пораньше.